— Ещё раз прошу прощения за нарушенные планы, — вежливо улыбнулся Эйнджеле сенатор. — В вашем распоряжении гостевая комната, бассейн, бар, бильярдная и прочие развлечения.
На последнем слове он машинально пошевелил пальцами в знакомом жесте, от которого эмпат непроизвольно дёрнулась. Мгновение слабости, обернувшееся кошмаром. Холодное равнодушие сенатора сменилось растерянностью, а затем хищным интересом.
— Мы раньше не встречались? — спросил он.
Молчать нельзя, говорить — тоже. Больше всего Эйнджеле хотелось провалиться сквозь землю, желательно в запертое изнутри бомбоубежище.
— Возможно, — она, как могла, изменила тембр голоса. — На каком-то празднике.
— Возможно, — задумчиво согласился Шарон. — Так, ты свободен…
Охранник в униформе кивнул и, не оглядываясь, быстрым шагом направился к воротам. Телохранитель и водитель вышли из машины и встали у крыльца, ожидая распоряжений хозяина.
— Разожги камин, Хорхе, — приказал Алвин.
Водитель молча скрылся в доме.
— Лесли, приготовь нам с полковником кофе, как обычно, а даме… — Шарон вопросительно взглянул на гостью.
А той меньше всего хотелось открывать лицо для распития напитков.
— Может, позже. С вашего позволения, я бы осмотрела это чудесное место. Оно удивительно.
— О, вы мне льстите, — улыбнулся сенатор. — Но… Желание гостя — закон. Дом в вашем распоряжении.
Внутри особняк Шарона лучше всего описывали слова «неброская роскошь». Эйнджела переходила из комнаты в комнату, делая вид, что любуется то картинами известных мастеров с изображениями на тему охоты, то коллекцией оружия, то чучелами животных, которым не посчастливилось попасть на прицел сенатору и его дружкам. Всё что угодно, чтобы потянуть время вдали от хозяина особняка.
Время… С каждой минутой её беспокойство нарастало. Гуннар уже должен был появиться, что-то предпринять, вытащить её, но ничего не происходило. Больше всего Эйнджеле хотелось позвонить сестре, но она опасалась хоть чем-то привлечь к себе лишнее внимание.
Коридор со звериными чучелами привел её к лестнице, ведущей вниз.
— Там подвал, госпожа, — вежливо уведомил её водитель Хорхе, бесшумно возникший рядом. — Хотите взглянуть?
— Если можно, — не стала упускать возможность продлить экскурсию Эйнджела.
— Следуйте за мной, госпожа, — и Хорхе первым спустился вниз.
Щёлкнув старомодным замком, он распахнул перед девушкой дверь, приглашая войти.
Спустившись с лестницы, эмпат замерла, не в силах сделать больше ни шага.
Подвал напоминал гибрид средневековых пыточных с логовом маньяка, как их любят изображать киношники.
Каменный мешок без единого оконца с проложенными по полу желобами для стока крови и свисающими с потолка цепями, на которых зловеще поблескивали крюки для подвешивания туш. В этой средневековой обстановке совершенно неуместно смотрелся современный ленточный транспортёр с мясорубкой в конце ленты. Он стоял у дальней стены, словно осознавая свою чужеродность, и робко помигивал оттуда огоньком панели управления.
К горлу Эйнджелы подкатил ком. Перед глазами встал особый отсек на «Иллюзии» с такими же крюками для подвешивания рабов. И человек с перчаткой, каждый из пальцев которой венчал маленький острый нож.
— Здесь освежёвывают и разделывают добычу, — без нужды объяснил Хорхе тоном заправского гида.
Отойдя к стоящему в сторонке стеллажу, водитель указал на ассортимент жутковато выглядящих инструментов, разложенных на полках.
— Вот этими штуками, госпожа.
Эмпат вдавила ногти в ладони, как всегда, когда старалась сдержать рвотный позыв. Собственная боль действовала отрезвляюще, помогала отделить настоящее от прошлого, а свою боль от чужой. Эмпат давила и давила, пока тошнота не отступила, а страх утратил парализующий эффект.
Сверху раздались шаги. Эйнджела почувствовала чужую недоверчивую радость раньше, чем увидела сенатора.
— Кажется, я вспомнил, где вас видел, — с дружелюбной улыбкой сообщил он.
Не в силах ни ответить, ни шевельнуться, эмпат бессильно смотрела, как сенатор приближается к ней и с сочувственным выражением на лице смыкает пальцы на её руке.
— Что с вашей ладонью? — спросил он, разглядывая следы ногтей на её коже.
Нужно было ответить что-то вразумительное, но Эйнджела смотрела на старого мучителя, как кролик на удава.
— Позволите? — спросил Шарон и, не дожидаясь разрешения, сорвал скрывающую лицо девушки материю.
Пару секунд он вглядывался в её лицо, а затем расплылся в широкой улыбке.
— Надо же, как тесен мир. А я и не надеялся на новую встречу.
— Вы знакомы? — из-за спины сенатора показался полковник Бана.
Судя по бокалу с тёмно-бордовой жидкостью в одной руке и бутылке — в другой, полковник старательно компенсировал недобранное на маскараде.
— И довольно давно, — пояснил сенатор и к полному обалдению друга одним движением швырнул оцепеневшую Эйнджелу на каменный пол. — Ты, кстати, тоже должен её помнить.
— Да? — глуповато помаргивая, удивился полковник.
В три глотка опустошив бокал, Бана наклонился к девушке, пристально вглядываясь в её лицо.
— Нет, — наконец заявил он, выпрямляясь. — Я её точно не знаю. Ты что-то путаешь, старина.
— Исключительная память на лица и голоса — мой хлеб, — сообщил сенатор, неспешно обходя сжавшуюся на полу девушку. — Я никак не мог вспомнить, откуда её знаю. Меня всегда беспокоит подобное. Кто знает, может, это излишне ловкая журналистка, которую я видел на одном из интервью? Потому и присматривал за ней через систему видеонаблюдения.
— Так вот куда ты пялился весь разговор!
— Честно говоря, я ожидал, что она начнёт вынюхивать и рыться в бумагах, но она вела себя, как обычная гостья. Пока не вошла сюда.
Он поднял руку и весело качнул один из крюков.
— То, как она одеревенела, как смотрела, как сжала кулак… Это я видел так много раз, что просто не мог забыть. Да, Диана? Или Селена?
— Твою мать! — ахнул полковник. — Это одна из шлюх, из-за которых весь этот дерьмоворот разбурлился?
— Именно, — подтвердил сенатор. — Хорхе, подвесь её.
Водитель буднично, будто ничего особенного не происходило, вывернул руки Эйнджелы за спину и связал её запястья верёвкой. Закончив, он стянул ей локти, накладывая верёвку хитроумным способом. Затем, легко подняв девушку, Хорхе зацепил узел на её запястьях за крюк, заставив жертву закричать от боли в вывернутых суставах.
В тот же миг её боль разделили все в комнате.
— Чёзанах?! — завопил Хорхе, уставясь на свои руки выпученными от страха глазами.
