Естественно, полученная выволочка не прибавила Дюрану любви к окружающим. Лейтенант окончательно закусил удила, в итоге к концу учений достав всех настолько, что по возвращении на базу за него взялся уже лично комбриг.
Дюран после второго нагоняя притих, но все понимали, что это ненадолго. Но вполне удовлетворялись тем, что лейтенант засел в ротной канцелярии и не мешал подчинённым приводить в порядок повреждённую технику.
Чимбик и Стилет зашли в боксы принять отремонтированные машины: обоих сержантов назначили в приёмную комиссию, свалив на репликантов всю возню с приёмом-передачей. Офицеры-люди же радостно свалили в город — компенсировать перенесённые в джунглях лишения.
С собой Чимбик захватил Брауни. Формально — для помощи в проверке техники. На деле — позволить брату лишний раз встретиться со Схемой.
Кивком отпустив Брауни, Чимбик в сопровождении Стилета занялся поиском старшего смены. Работающие люди и идиллийцы провожали фигуры репликантов взглядами. Среди людей оба сержанта имели дурную репутацию отмороженных ухорезов, а эмпаты, ощущая настороженную недоверчивость репликантов, разумно предпочитали не лезть без дела.
— Заметил — туземцы перестали в ногах путаться? — негромко спросил Стилет.
Чимбик кивнул. Действительно, бестолковая суета первых дней обучения прекратилась, идиллийцы втянулись в работу, и рембат вновь стал единым организмом.
Взгляд сержанта то и дело обращался к Брауни, вместе со Схемой забравшегося в один из отремонтированных багги для проверки системы управления оружейным модулем. Проходившие мимо идиллийцы косились на модуль и неумело скрывали улыбки. Но молчали, ничем иным не выказывая осведомлённости.
Чимбик недовольно дёрнул щекой. То, что идиллийцы пытались сохранить отношения Брауни и Схемы в тайне, вызывало благодарность. Только вот делали они это столь неумело, что даже самый тупой из дворняг с лёгкостью мог сообразить, в чём дело. Просто взглянув на эти вот самые улыбки.
«Это не болтун — находка для шпиона, — подумал Чимбик. — Находка для шпиона — хранящий тайну идиллиец».
— Рядовой! — гаркнул он, перекрикивая шум работ.
Брауни вздрогнул и с недоумением уставился на командира, соображая, зачем тот орёт, вместо того, чтобы просто использовать имплант.
— Выгоните машину из бокса и прогоните по парку, — приказал Чимбик. — Протестируйте поведение оборудования в движении! Тщательно проверьте, без спешки!
На последних словах сержант сделал особое ударение.
Брауни молча кивнул. Перебравшись на водительское сиденье, он захлопнул дверь, отсекая пассажиров от посторонних взглядов.
«Спасибо, садж», — пришло на имплант его сообщение.
Оба сержанта проводили машину бесстрастными взглядами.
— Двигается вроде нормально, — вслух заметил Стилет.
Но Чимбик знал, что он, как и все остальные репликанты, внимательно следит за развитием отношений своих удачливых братьев.
«Слышал, что Сверчок рассказывал?» — через имплант поинтересовался Стилет.
Чимбик отрицательно качнул головой: он весь день проторчал в штабе, готовясь к проверке отремонтированной техники. Его отделение в это время блаженствовало в городе: командование щедро выделило выходной день, позволив репликантам провести его за пределами части. Само собой, Сверчок встретился с бейджинкой Нали. Чимбика немного удивляло то, что девушка, не будучи эмпатом, тем не менее явно привязалась к репликанту.
«Нали сказала Сверчку, что ей с ним спокойно», — сообщил Стилет.
Чимбик замер.
«Подержишь меня за руку, пока я буду засыпать? Это… спокойно».
Память воскресила шум реки, аромат леса и тепло ладошки, лежавшей в его руке.
Планета Идиллия. Город Эсперо
Несмотря на яркий солнечный день в комнате царил полумрак. Опущенные жалюзи позволяли Эйнджеле вообразить, что мир вокруг исчез и её, наконец, оставили в покое. Батарея пустых бутылок идиллийского вина выстроилась у журнального столика. Вино — единственное, что нравилось Эйнджеле на Идиллии.
Она потянулась к бокалу и сделала неторопливый глоток. Спешить было некуда. Майор Хоар милостиво разрешил близнецам «отдыхать», при этом запретив покидать Идиллию. И теперь Эйнджела застряла на планете, которую не хотела видеть, совершенно без дела.
И безделье сводило её с ума.
Пустые дни наполняли счастливые и мучительные воспоминания о Чимбике.
Счастливые потому, что сержант был первым после сестры существом, поставившим её интересы выше собственных.
Первым, кто её отпустил. Первым, кто по-настоящему любил её и ничего не требовал взамен.
А мучительными они были по той простой причине, что Чимбика больше не было в живых.
Бокал опустел, и Эйнджела потянулась за бутылкой. Из горлышка скатилось лишь несколько жалких капель, и девушка поставила опустевшую тару в длинный ряд таких же. Рассеянно подумав, что надо как-нибудь их выбросить, она вынула из практически опустевшего ящика новую бутылку и откупорила её.
Красное вино полилось в бокал, оживляя в памяти дурные воспоминания. Рука дрогнула, и вино пролилось на руку, столик, забрызгало ковёр. На миг показалось, что зажившая рана на запястье открылась и снова кровоточит. Девушка поднесла руку к лицу и принюхалась. Вино, просто вино.
Какое-то время Эйнджела молча пила, разглядывая потолок. Так себе зрелище, но получше многих в её жизни. Экран коммуникатора тускло засветился уведомлением о входящем звонке. Идиллиец-доктор, что занимался ею в госпитале, снова пытался поговорить. Наверное, он искренне беспокоился за неё.
Палец Эйнджелы коснулся сенсора. Счётчик непринятых звонков увеличился, дойдя до семнадцати. Подумав, девушка просто вырубила коммуникатор. Если что, Ри знает, где её искать.
Свитари тоже пыталась вразумить сестру, но особых успехов не достигла. В конце концов она заявила, что даёт сестре три дня, чтобы в одиночестве топить горе в бутылке, а потом примет меры.
Шёл второй день.
Свесив руку с кресла, Эйнджела нащупала гриф завеля и потянула тот вверх. Инструмент она купила уже на Идиллии, и теперь его тоскливое звучание резонировало с её настроением. Перебирая струны, Эйнджела подумала, что хочет, чтобы её похоронили в плодородной земле и посадили на могилу дерево зинда. А когда то вырастет — мастер создаст из него завель. Может, тогда она сумеет рассказать всё то, что сейчас спрятано глубоко в душе?
Мысли самым грубым образом прервал звонок в дверь. Кто-то очень настойчивый терзал сенсор интеркома, явно не понимая молчаливого намёка идти нахрен. Наконец звонок замолчал. Когда Эйнджела уже решила, что её оставили в покое, замок пискнул и дверь распахнулась, впуская майора Хоара. Эмпат успела заметить консьержа, удаляющегося по коридору.
Понятно. Майор воспользовался служебными полномочиями, абсолютно наплевав на желания самой Эйнджелы. Как и все остальные.
