Не представляю, кто это, — подчеркнула я. — У меня в этих сферах знакомых нет и никогда не было. Скорее уж ты…
— Ну-ну, — прервал Гутюша с упреком. — Не залетай выше голубятни. Мне что-то сдастся, эти сферы в доме у тебя вовсю шастали, так ты того.., какие-нибудь обмолвки вдруг да запомнила, а?
С минуту я не понимала, о чем он, и пялилась вопросительно. Гутюша засмущался, повертелся на тахте, осмотрел пивные банки, одну даже потряс.
— Ну, ведь того… Как бы это… Пива больше нету? Может, сбегать…
— Есть в холодильнике, иди принеси… Нет! Сама пойду, вижу, ты не в себе, еще мне там натворишь чего-нибудь. Объясни, в чем дело, да не юли, солгать все равно не позволю!
Пиво я принесла быстро, а Гутюша за это время успел собраться с мужеством.
— Ладно уж, этот твой, на которого я у тебя как-то давно нарвался, может, и вел подрывную работу, этакий невидимый фантомас, или что? Его кто-то там знал, я о нем слышал, откуда он будто бы? Из Армии Спасения? — Вроде бы из военной контрразведки, так говорил, — я колебалась, потому что ни одному слову Божидара уже не верила. — Нет, извини, не говорил, а давал понять. Я точно ничего не знаю. А ты что слышал?
— Из безопасности, — отчаянно рубанул Гутюша. — За дурака его держали.
После такого акта мужества Гутюша занялся банкой пива. Но я не оставила его в покое и рявкнула:
— Подробнее! Хватит с меня всяких намеков и тайн для придурков!
— Подробности в аптеке, а здесь намеки да тайны. Дурить его было легко, вот они и дурили, а он жалобы писал, доносы на них к ним же. Полная потеха. Тянулась эта волынка, пока он не спохватился и с нервов не вышел из дела. Малость побаивались, якобы ставил палки в колеса, но тоже в строжайшей тайне, ну и ничего у него не получалось, вот все это и варилось в одном горшке. То есть такая, понимаешь, обгороженная помойка. Там ли, где-то еще, все едино. А знакомства завязывались разные, потому как, ты что думаешь, кто труп из подвала забрал? Я как раз наслышан, он там старался и ничего такого, просто назло кому-то. И тоже все по-тихому, чтоб не вышло чего. Уж такие тебе подробности, подробнее некуда.
С ужасом я уразумела: Гутюша лишь подтвердил мои собственные домыслы и подозрения. Да, я тоже позволила себя дурачить, и слишком долго…
— Между нами говоря, я уверен, встань он им всерьез поперек торчком, его бы просто-напросто убрали, и честь труду, — добавил Гутюша и разлил пиво.
Я помолчала немного.
— Ладно, главное, никаких обмолвок не уловила, — откликнулась я наконец. — Никого из его знакомых не видела. Остальное, думаю, верно: о формалине и о воске он был осведомлен, а я ему про лак для полов распевала. И неужели именно его считали Валленродом?
— Не уверен. Считать можно все. Как Пломбир говорила? Когда-то вокруг тебя мельтешил или прямо сию минуту?
— Вроде сейчас. В настоящем времени. Совсем не вяжется, мало того, разошлись мы гораздо раньше, чем поставили автоматы, к тому же про этих автоматных гопстопников слова единого ему не сказала.
— Ну да? — удивился Гутюша. — Ты уверена? А почему?
— Да забывала все время. Собиралась, только он всегда умудрялся разозлить меня до того. Про все остальное — да, а вот про это не успела.
Гутюша задумчиво потягивал пиво.
— А все же кто-то в курсе, и мне кажется, все-таки он.
— Откуда ты осведомлен и как это проявляется, будто думают на него и будто вообще он?
— Про это я и хотел поговорить с тобой, потому как один не разберусь — что-то смутное слышал, и в башке мусорная свалка, эдакая летающая, как в эпицентре циклона.
Он взял мой листок бумаги и посмотрел с сожалением.
— Молодец, все записываешь, и мне бы не помешала пропорция. А то как-то все двоится.
— Ну?
— Ребенка и этих пустозвонов — парня с девчонкой — ищут с двух сторон. Слушай, я говорю в приближении, а все это тонкое-претонкое, ну как этот, длиннющий такой в кишках — солитер, что ли. Этакая паутинка на ураганном ветру. Да, официально ищут, а всякий скажет, что ментов и сыщиков ребенок завсегда распознает, а вот тех, с другой стороны, трудновато отличить, и вовсе не уверен, может, все — оптический обман.
Я помолчала, стараясь извлечь конкретный смысл, а заодно избавиться от навязчивого образа солитера, паутинки, смерча и взвихренного столбом в небо мусора. Пришла к выводу: это нечто тонкое Гутюша представил мне с единственной стороны.
— Ладно, а где вторая сторона? Этого оптического обмана?
Гутюша вздохнул.
— Когда этот подрядчик, то есть строители, пришли и все распотрошили, так я наведался туда пару раз, ну, искатели и бросились мне в глаза, а отдельно, в секрете, еще один мелькнул. Мелькнул и пропал, и был это, сдается, твой бывший экс. Как-то все мутно…
— Возможно. А ясно одно: ищут ребенка с настойчивостью ого-го какой и всесторонне. И что он такое увидел?
— Да Крысу за работой — никто ведь не ориентируется, кто он такой.
— Глупости. Его сообщники знают. Пломбир видела.
— И что? Уведомлена, как его зовут, где живет?
— Нет, но в лицо видела и наслышана, что он крутит махинацию с автоматами. Позвоню-ка я ей, пусть покажет его. Та давняя шайка вроде бы распалась частично, да ведь шайка — коллектив, а убивали люди особые, по заказу. Одного наверняка знаем — хмырь в полосатых носках убил недоумка. И еще двоих, которые твоего кузена прикончили. Этот, в носках, может, и тут поспособствовал. Не уверена, кто приложил руку к мумии в подвале, только недоумок и труп в стене — одно и то же дело. Патронировал, ясно, Крыса, может, поручениями ограничивался, а возможно, и сам принимал участие. Тебе бы следовало на него взглянуть, ведь ты же видел убийцу в «Мозаике» и как он вышел видел, неужто рожу не запомнил?
Я дописала очередное задание. Гутюша взял у меня листок и поставил в конце большой вопросительный знак.
— Ты смотри, поосторожнее — для тебя это бочка пороха и минное поле, — предостерег он. — Мне-то любая мерзость нипочем, а если ты ненароком что узнаешь, так тебя и запакуют. По Лясковскому ясно, дело дрянь.
Я пыталась судорожно вспомнить.
— А!.. Тот Лясковский, из которого ты Патыкевича сделать собирался?..
— Вот именно. Такие вот и остались, на рожу да на костюм порядочные люди, должности, кресла и так далее. Лясковский сейчас уже кум королю в частной лавочке экспорт-импорт, это какой же трезвон поднимется, ежели ихние старые мошенничества наружу вылезут? Жизни никакой, не говоря уж о доходах.
— А вот этого-то я как раз и не понимаю. Замазали миллионы разных свинств, а ведь до срока давности далеко. Почему дела не поднимают, почему следствия не возобновляют? Ведь не я и не ты должны этим заниматься, а полиция, о чем она думает? Так и садит наверху кто-то, кто все утаптывает?
