Ди проследила взглядом в южном направлении, к Стокгольму и дальше, к шхерам. К южному архипелагу. Вот он, Утё.
На письменном столе лежала большая линейка. Ди встала, взяла ее, снова опустилась на колени – блин, пора обзавестись наколенниками – и положила линейку на карту. Провела прямую линию от Утё к центру круга, к Упсале.
Никаких сомнений по поводу направления. Стороны света.
Норд-норд-вест.
Ди встала, выдвинула ящик стола, достала обе открытки. Перевернула ту, что была помечена четверкой. Прочла реплику Гамлета:
I am but mad north-north-west. When the wind is southerly, I know a hawk from a handsaw.
Как все сложно.
Вдруг зазвонил мобильный телефон. В трубке – уверенный мужской голос:
– Просто хотел напомнить, что у вас осталось пятнадцать минут.
– Что? – не поняла Ди.
– Пишите свой рассказ, – сказал оперативный начальник СЭПО.
30
Воскресенье, 6 декабря, 13:18
Солнце и правда светило вовсю. Между маленькими островками сверкало и переливалось золотом море. Освещенный пляж отливал последними бликами ушедшего лета.
Запрокинув голову, Аиша Пачачи ловила солнечные лучи, с закрытыми глазами вдыхала богатый кислородом морской воздух. Бергер и Блум наблюдали, словно в прямом эфире, как ее худенькое тело вновь наполняется жизнью. А какой у нее был аппетит! Им приходилось удерживать ее, чтобы соблюсти все предписания Врача.
Она выжила. Два с половиной года в неволе, и все же она жива. Выдержала весь этот ад.
Аиша опустила взгляд на плюшевого медвежонка, сидящего у нее на коленях, и сказала:
– Поверить не могу, что у вас в холодильнике нашелся и хумус, и все остальное.
– Это все Молли, – честно ответил Бергер. – Мы по дороге заехали в ресторан, где можно заказать еду навынос.
– Хотя я не уверена, что он иракский, – сказала Блум.
Аиша улыбнулась, посмотрела на море.
– Вон там, – произнес Бергер, – Если ты проследишь взглядом за моим указательным пальцем, между островами, прямо перед линией горизонта, находится самое глубокое место во всем Балтийском море. Называется Ландсортская впадина. Полкилометра глубиной. Даже не представить себе, настоящая преисподняя.
– Ну, в преисподней я побывала.
Бергер засмеялся.
– А я добрался только до середины. Но и там уже было достаточно темно и холодно.
– Вернемся в дом? – предложила Блум.
Девушка кивнула, продолжая улыбаться.
– Я хочу увидеть маму и папу, – сказала она.
– Мы над этим работаем, – глухо отозвался Бергер.
Они медленно побрели через остров. На Аише была запасная одежда, которая нашлась в конспиративном доме, и хотя вещи были явно ей велики, они на удивление шли ей. Они миновали спущенный надувной плот Молли, валявшийся в кустах рядом с сиротливым мотором.
Они старались по возможности идти вдоль самого берега. День, действительно, выдался чудесный. Воздух был оглушительно чист. Земля дышала свежестью.
Показался причал, лодочный сарай, потом сам дом. Пройдя через винный погреб, они оказались в большой комнате.
– Не хочешь прилечь, Аиша? – спросила Блум.
– Належалась, – ответила Аиша, покачав головой.
Они с Бергером устроились на диване, Блум осталась стоять.
– Хочешь чаю? – спросила она. – Или кофе?
– Никогда не пила кофе! Было бы интересно попробовать.
Два с половиной года вычеркнуты из жизни, подумал Бергер. Как раз те два с половиной года, когда люди обычно начинают любить кофе (хотя далеко не только его).
– На всякий случай чаю тоже заварю, – сказала Блум и отправилась на кухню.
Бергер включил диктофон на мобильном, поймал на себе острый живой взгляд Аиши и задумался о времени. О том, как убегающее время забирает с собой жизненные силы. А потом пришла мысль, которая явно свидетельствовала о приближающейся старости.
Он подумал: Youth is wasted on the young
[8].
– Хочешь еще что-нибудь рассказать? – спросил он.
– Не уверена, что хочу туда возвращаться, – ответила Аиша.
– Как Карстен с тобой обращался? Ты сказала, что он добрый…
– Это если сравнивать с Вильямом. Но он думал, что я в полной отключке, совсем не в себе. А я просто сроднилась с этой ролью. За годы жизни у Вильяма мозг просто растворился. Поэтому Карстену было наплевать, как много я понимаю из того, что происходит. А я ничего не говорила. Я притворялась растением, так было намного проще. Так что разговаривал в основном он. Много говорил о мире, который постепенно угасает. О том, что тело и мозг у него в отличной форме, но ему нужна помощь, чтобы снова начать видеть. Цитировал Шекспира. Что-то вроде «Макбесс».
Бергер еле сдержался, чтобы не прыснуть.
– Мы ведь сейчас говорим о квартире в Тенсте, правда? – спросил он.
– Понятия не имею. Но какая-то квартира, да. Жалюзи на окнах были почти все время опущены. А в те считанные разы, когда он их поднимал, я видела высокие дома.
– Он тебя привязывал?
– Нет, но дверь в мою комнату запирал. Там не было окон. Кричать или пытаться выбраться бесполезно.
– А пчелы были?
– Что было?
– Пчелы. Животные. Насекомое такое – пчела. Ничего такого не было?
– Ну, была картинка с ульями.
– Да, с закатом, кипарисами, соснами, белыми домиками, осликами, желтыми цветами, морем, Гибралтарской скалой. И толстенная книга – собрание сочинений Шекспира, на столике в гостиной.
– Ты там был?
– Да, довольно вскоре после того, как Карстен тебя оттуда увез. Он вообще много раз тебя перевозил, Аиша.
– Вильям перевозил нас два раза. Карстен тоже два. Да еще вы один. Так что я побывала пленником в шести разных местах.
Бергер кивнул и перечислил, загибая пальцы:
– Мэрста, Больста, Хеленелунд, Тенста, Фьердлонг, ну, и этот остров. Хотя тут ты вовсе не пленница.
– Докажи, – сказала Аиша Пачачи.
Бергер улыбнулся.
Доказать он не мог.
В частности потому, что она, скорее всего, была права.
Аиша действительно находилась у них в плену.
Вошла Блум с подносом, на котором стояли чашки с дымящимися напитками. Аиша наклонилась и понюхала кофе в ближайшей чашке. Поморщилась.
