Без сомнений, лучше всего будет вытянуть из прошлого что-то такое, что не отразилось ни в каких бумагах.
Бергер взял старый телефон для спутниковой связи и выскользнул из спальни.
– Как ощущения? – спросила Блум.
– Я на свободе, – ответила Аиша. – Так что все замечательно.
Вошел Бергер, покачал головой:
– Я только что разговаривал с Амьядом Сулака из Альбю. Он живет там в бывшей квартире Мухтара. Похоже, это какой-то жуткий криминальный элемент. Торговля наркотиками, насилие.
– На самом деле, неплохое прикрытие, – заметила Блум.
– Вряд ли…
Блум поморщилась, пытаясь что-то вспомнить. Потом спросила:
– Ты, кажется, еще что-то сказала, Аиша? Деревня, полная тишина? Дядя?
– Да, мамин брат Салем.
– Ты еще сказала, что его навещать было еще сложнее. Почему?
– Он жил так неудобно, в полнейшей глуши, в маленьком домике в деревне. Там всегда было тихо. Папа парковал машину ужасно далеко от дома. Потом мы шли пешком, дома виднелись лишь изредка, а так – сплошной лес. Мы ездили туда всего несколько раз.
– Ты знаешь, где именно это находится?
– Пытаюсь вспомнить. Он переехал из близлежащего района многоэтажек, так радовался, что у него теперь свой дом. Он, похоже, действительно был маминым братом, хотя и жутко старым. Какой-то весь морщинистый. У него дома висели фотографии родни, на одной из них моя мама маленькая в Ираке. С Хагар в руке. Хагар мне досталась от мамы. Она была такая хорошенькая в детстве.
– Хагар?
– Ты что, Хагар – это же игрушка, при чем тут детство? Что с тобой?
– А, значит ты говоришь о маме, – произнесла Блум с гримасой, которая показалась Бергеру знакомой. – Твоя мама была очень хорошенькая в детстве. Ты это знаешь, потому что видела ее на фотографии у дяди.
– Да, у Салема, – подтвердила Аиша с обиженным видом.
– А какая у Салема фамилия?
– Не знаю, все держалось в тайне. И сам дядя Салем казался странным. В Альбю мне нравилось намного больше.
– Больше, чем где?
– Вы что, не видите, я пытаюсь вспомнить!
– Не волнуйся, – успокоил ее Бергер, – у нас много времени.
Наморщенный лоб Аиши внезапно разгладился.
– Суннерста! – воскликнула она.
Бергер и Блум переглянулись. Потом оба покачали головой. Бергер вздохнул, встал и направился к компьютеру. Остановился, услышав слова Аиши:
– Думаю, я вспомнила бы дорогу от многоэтажек.
– Отлично, – похвалила Блум, погладив Аишу по руке. – А как называется этот район высотных домов, помнишь?
– Думаю, да. Но не уверена.
– Уверена, ты сейчас вспомнишь, Аиша.
Аиша Пачачи закрыла глаза. Зажмурилась сильнее. Потом лицо ее разгладилось, и она произнесла:
– Готтсунда.
Бергер и Блум снова обменялись взглядами. На этот раз по-другому.
– Готтсунда, – повторила Блум. – Ты хочешь сказать…
– Да, – подтвердила Аиша. – Это Упсала.
31
Воскресенье, 6 декабря, 15:12
Своеобразный покой. Ожидание очевидного. Убежденность.
Дорога, которую он не нашел. Пусть они поработают. Они лучше, чем он. Лучше, но не умнее. Лучше именно в этом.
Неподвижная мерцающая красная точка на мониторе. Никакого движения с тех пор, как она появилась. На маленьком острове.
Одна из классических стратегий. Притвориться слабым. Сделать вид, что проиграл. Пробудить в них дерзость и самоуверенность. Создать мнимое ощущение надежности. А потом выжидать. Ждать, пока красная точка сдвинется с места.
Карстен сидел в безликом номере отеля где-то на пересечении двух дорог, ведущих в Европу. Он ждал.
Как и в течение многих бессмысленных лет до этого. Было и что-то хорошее, но Карстен не смог его удержать. Потерял то, что уже было в руках.
Не что-то, а ее.
Потерял ♀.
Youth is wasted on the young.
Быстрый развод, потом пустота. Зрелый мужчина поймал его, пока он странствовал по пустыне, разглядел его. Мужчина, который легко сканировал всю страну, у которого был удивительный нюх на таланты, потерявшие в жизни ориентиры. Наверное, этот мужчина искал через цирковую школу, ему нужно было физическое совершенство. Которое он и нашел в бывшем муже своей приемной дочери, дрейфующем по жизни без всякой цели. Август Стен, приемный отец бывшей супруги, с которым она никогда не была особенно близка. Еще одно событие, напоминающее чистую мысль. Без предупреждения Стен забросил его в мир, где ему пришлось карабкаться и изворачиваться, чтобы открыть то, что никак не открывается.
И это только часть. Ничтожная часть.
Карстен стал внедренным агентом, сразу же попал в водоворот торговли людьми, был вынужден иметь дело с сексуальным рабством, которое – прямо у нас под носом, в цивилизованной Швеции – процветало пару лет, прежде чем его полностью «сбросили со счетов». Албанская мафия именно так и выразилась. Сбросили со счетов. Сколько смерти он видел, сколько страданий. Из него выбили остатки веры в человечество, не оставили ни тени надежды, а заполнить пустоту, кроме наркотиков, было нечем. Албанцам дали по-шведски короткие сроки, они уже давно снова в деле, в этом порочном круге, который было так трудно разорвать и который так быстро нарастает вновь. Воспоминания об отравлении. На смену наркотикам пришла засасывающая пустота. Желание умереть. Путешествие. Пустота постепенно заполнилась, по крайней мере, достаточно для того, чтобы захотеть жить – Андалусией, верными пчелами. И Августом Стеном, который снова взял его под свое крыло. Годы верности, настоящей верности Стену, который стал для него образцом и спасителем. Интересно, куда он подевался.
Почему Стен уже не так усиленно его разыскивает?
Карстен заметил бы хоть какие-то следы.
Годы верной службы. Повышение квалификации. Необходимая компетенция, чтобы работать в цивилизованной стране. Профессиональные будни нельзя было назвать серыми, но они стали более предсказуемыми и понятными. Карстен не то чтобы жил полной жизнью, но, по крайней мере, был высококлассным профессионалом, заключенным в физически идеальную оболочку осознанием того, что все уже позади. У него был шанс, и он его не использовал. Однако оболочка выжила, оболочка вокруг пустоты. Его карьера в СЭПО шла в гору.
Карьера – это все, что у него было в тот момент, когда поставили диагноз.
Стен позволил ему остаться, хотя болезнь глаз совершенно очевидно развивалась. Карстен стал носить на работе очки с толстыми линзами. И тут поступило предложение, от которого он не смог отказаться.
