– Разделимся? – предложила Блум.
– Я займусь фотографиями, – согласился Бергер.
– А я – друзьями. Перешли мне скриншоты.
Так они и сделали. Не успел Бергер увеличить фотографии, как пальцы Блум застучали по клавиатуре. Итак, первый снимок, фото профиля. Первое, что бросилось в глаза, – это насколько Оскар похож на самого себя. Конечно, он изображал репера, конечно, теперь он был значительно старше того маленького мальчика – номер два, всегда номер два – в те времена, когда Бергер помогал ему выбраться из оврага, заросшего мать-и-мачехой, той весной почти три года назад. На последней фотографии близнецов, сделанной в Швеции. По крайней мере, последней из известных Бергеру. Все это навалилось на него с новой силой. Как легко он смирился с потерей близнецов, возведя их в ранг некоего недостижимого идеала, чистой мечты. Правда проникала в его сознание, рвалась внутрь. И чем дальше, тем безжалостнее она была.
Ведь ему так было удобнее? Когда они далеко, как воспоминания, лишенные жизни призраки? Бестелесные и беспроблемные? Он вжился в роль жертвы, нашел в этом своего рода стабильность. Близнецы были для него идеей фикс. Полярной звездой, неподвижной точкой, вокруг которой вращается мир. Отправной точкой. Но, возможно, слишком далекой? Нисколько не напрягаясь, он мог упиваться своим страданием, ощущением, что он пал невинной жертвой.
А теперь возникло совсем другое чувство. Теперь речь шла о близости, о том, чтобы снова сблизиться с ними как с живыми людьми, которых он мог не просто спасти, но завоевать вновь, вернуть в свою жизнь, причем жизнь настоящую, а не призрачную.
Конечно, сейчас он должен был думать о другом. Но ничего не мог с собой поделать. Чем ближе он рассматривал лицо Оскара, тем ближе становился к самому себе. Он категорически себе не нравился. Ну вот, опять эта роль жертвы. Хватит. Enough.
Позади Оскара виднелась стена, больше ничего. Стена того же цвета, что и в комнате мальчиков, так что, очевидно, фотография была сделана в том же помещении. В кадр попал уголок рамы от картины, и Бергер приблизил его. В раме был кусочек текста. Значит, не картина, а, скорее, грамота или что-то в этом роде. Под фрагментом текста на французском языке – подпись, без расшифровки фамилии. Текст удостоверял какие-то достижения, больше ничего сказать было нельзя. Подпись была практически нечитаемой, но Бергер все же сделал скриншот самого четкого фрагмента.
А вот сама комната мальчиков. Двухъярусная кровать выглядит довольно роскошно, явно не ИКЕА, и постельное белье, похоже, дорогое, типа египетского хлопка и бельгийского льна. Но это ничего не давало. Бергер приблизил на снимке пальцы рук, затем ног. Большие пальцы раздвинуты гораздо больше, чем у него самого. Судя по всему, близнецы продолжали оттачивать это искусство. «Это уже кое о чем говорит», – подумал он с теплотой. Хотя фотография не была обращена напрямую папе Сэму, но она выражала связь между ними; значит, воспоминания о нем еще живы.
На столике перед кроватью – гора книг и бумаг, слева – очертания окна. За окном дневной свет; Бергер увеличил этот кусок. Похоже, в паре кварталов, вдалеке, виднеется церковная башня. Бергер сделал скриншот и приготовился просматривать все церкви Парижа. А пока перевел взгляд на стол.
Он не заметил, как щелканье клавиатуры на компьютере Блум прекратилось, а теперь вдруг услышал сквозь щель в двери, ведущей на кухню, обрывки фраз на, как показалось его непривычному уху, свободном французском. Она говорила по телефону. Бергер решил не обращать внимания, снова сосредоточился на столике у кровати близнецов. Попытался найти бумаги с читабельным текстом, скользнул взглядом по отлично нарисованным фигуркам супергероев, задержался на ярком корешке книги «Harry Potter et la Chambre des secrets», потом перешел к помятой бумажке – похоже, записке из школы. Попытался увеличить логотип школы, но как раз в том месте на бумагу падала тень, так что единственное, что ему удалось разглядеть, – это слова «Частный колледж», что уже можно было считать зацепкой. На другом конце бумаги отчетливо виднелось имя «Маркус Бабино». Бергер осмотрел бумагу сверху до низу, миллиметр за миллиме
[11] тром и наткнулся на загиб как раз в том месте, где должен был быть адрес, а ниже различил почтовый индекс.
За дверью раздался бодрый голос Молли:
– Bonjour, madame. Voici commissaire Eva Lundström de la police suédoise
[12].
Бергеру захотелось задать ей пару вопросов; похоже, она во Франции чувствует себя как дома, в том числе в Париже. Но он продолжил поиск. Париж – это семьдесят пятый департамент, отсюда первые цифры индекса. Остальные цифры обозначают арондисман, то есть округ. Эти арондисманы обозначены цифрами от одного до двадцати и отделены нулем. Только один арондисман, шестнадцатый, отделен единицей. Потому что делится на южную часть (75016) и северную (75116).
Голоса Блум больше не было слышно. Бергер поднял глаза и увидел, как она входит с мобильным телефоном в руке и глубокой морщиной на лбу. В другой руке она держала бумажку, которую, похоже, содрала с доски Бергера.
Бергер начал с энтузиазмом:
– Они живут в северной части престижного шестнадцатого арондисмана в Париже. Мальчики ходят в частную школу, название которой начинается с «Частный колледж…». За окном, чуть вдалеке, видна церковь с довольно четкими очертаниями. Думаю, их дом можно вычислить.
Блум задумчиво кивнула.
– А тебе что удалось выяснить? – спросил Бергер.
– Я добыла номер телефона.
– Номер телефона?! – вскрикнул Бергер, вскакивая.
– Номер Маркуса Бабино, – ответила Блум.
37
Понедельник, 7 декабря, 13:18
Хотя в доме на острове имелся принтер А3, им пришлось склеивать листы скотчем. Четыре соединенных листа А3 превратились в ватман формата А1 – таким предстал перед ними остров Эйя, восемьдесят четыре раза по пятьдесят девять сантиметров. Этого должно хватить.
Получилась не просто карта, и даже не обычная морская карта, а спутниковая карта. На ней был обозначен каждый сарай.
Карта лежала на полу в большой комнате. Блум сидела в позе лотоса и что-то подписывала на карте. Потом выпрямилась и сказала:
– Итак, до аукциона меньше суток. Предполагаю, остров уже очищен. Тем немногочисленным жителям, кто обитает там круглый год, заплатили круглую сумму, чтобы они пару суток держались подальше. Туризм негласно свернули. Что-то мне подсказывает, что паромная переправа тоже будет на два дня закрыта на ремонт. Потенциальные продавцы уже начали подтягиваться к острову. К сожалению, новейших фотографий Ландсорта, сделанных со спутника, я не нашла.
