Каждое его слово врезалось в сознание, будто высеченное золотыми буквами на чёрном могильном граните.
Взгляд следователя налился злостью и ненавистью. Он инстинктивно схватил жалкого предателя за голову, нашёл в его волосах разрез, засунул в него пальцы и раздвинул черепную коробку. В ней в специальном гнезде виднелся чип. Григориус вытащил его и быстро побежал вниз, по пути отталкивая патрульных. Тусклое свечение в глазах клона начало медленно угасать.
Следователь сел в стоящий на улице летательный аппарат стражей порядка.
– Патрульный 000132, приветствую вас, укажите место следования, – раздался голос внутри.
– Мне в дата-центр, – произнёс следователь.
Аппарат стремительно воспарил ввысь, а находящийся в нём мужчина откинулся на спинку кресла и невольно задумался о крутых виражах своей извилистой судьбы. Мужчина отлично понимал, что, отняв своими руками жизнь у цифрового клона, он, по сути, совершил акт отложенного самоубийства, поскольку всё, что происходило в Сириусе, предопределяло точную модель событий будущего – конечно же, при условии, что их команде не удастся остановить запуск строительства города.
Григориусу не давала покоя мысль о том, что совершил он этот судьбоносный акт неосознанно, импульсивно, под психологическим гнётом Стива, находясь в гуще стремительно раздувающейся ситуации, не оставившей ему ни секунды на раздумье. Поступил бы он так в обычной обстановке, имея реальную возможность сделать осознанный волевой выбор? Стоя на предсмертном одре правосудия, приговорил бы он себя к смертной казни или помиловал бы свою грешную душу?
Великими мудрецами давно примечено, что самый справедливый суд – это суд собственной совести. Но от того он и самый жестокий. За неблагочестивый поступок человек может обречь себя на мучительную смерть или адские муки. Подобными случаями изобилует история. Справедливость никогда не бывает мягкой, ибо прощение, милосердие и гуманность – это хоть и высокие духовные принципы, но всё же отступающие от максимы воздаяния в соответствии с содеянным. Иными словами, они есть суть наказания несправедливого в сторону его мягкости. Такого не может быть в правосудии, вершимом собственной совестью, потому что она точно знает, что заслужил её обладатель. В этом суде человек сам себе прокурор, адвокат, судья и палач. Но самое ужасное – это то, что обвиняемый не имеет ни единого шанса солгать, поскольку никому и никогда ещё не удалось обмануть самого себя.
Следователь поймал себя на мысли, что в тот самый момент в своих рассуждениях о жизни он добровольно передал себя в руки такого правосудия, полностью доверив судьбу самому объективному и беспристрастному судье – собственной совести.
И вот в его голове, словно гром, раздался удар молотка, оповещающего о начале процесса.
Судебный обвинитель надменно встал с места, подошёл к подсудимому и бросил на него суровый взгляд. Приподняв глаза, Григориус увидел своё лицо. Его двойник начал эмоционально произносить речь. Он припомнил те радостные минуты, когда обвиняемый посетил лагерь повстанцев и впервые увидел светлые лица добрых, отзывчивых и благожелательных людей.
– …Они доверились ему, поскольку увидели в нём себе подобного. Его же брат-близнец сразу вызвал у них отторжение. Однако именно подсудимый убедил их в том, что этому человеку можно доверять, как ему самому. Этими словами он поручился за своего клона и принял на себя моральную ответственность за его поступки, – резюмировал прокурор. – Таким образом, ваша честь, он виновен и заслужил самого сурового наказания, – заключил обвинитель, бросив в сторону следователя указывающий жест рукой.
Затем в процесс вступил адвокат, который тоже был один в один похож на Григориуса.
– Ваша честь, мой подзащитный виноват лишь в том, что слепо верил в высокие идеалы добра и справедливости. Он наивно полагал, что своим чутким отношением и заботой растопил обледеневшую душу запрограммированного варвара и тот стал порядочным человеком, каким был и сам подзащитный. Смею вас уверить, он никогда бы не совершил предательства, а потому ожидал такого же морального величия и от своего цифрового клона. Ваша честь, в силу отсутствия умысла, прошу освободить подсудимого от ответственности.
Наконец на сцену правосудия вышел грозный судья с ликом Григориуса и помпезно провозгласил свой вердикт.
– Я внимательно выслушал стороны и тщательно разобрал все доводы по полочкам морального правосознания. Сторона защиты была бы полностью права, если бы подсудимый доверился не себе самому, а другому человеку. Но в данной ситуации он положился на своё второе «я», которое являлось неотъемлемой частью его собственной сознательной самоидентификации. Подсудимый вполне мог бы предвидеть все возможные мысли и действия своего клона. Более того, обязан был сделать это в силу того, что доверил ему судьбы честных и порядочных людей. Обвиняемый, вам наверняка известно высказывание Антуана Экзюпери, давно ставшее моральной заповедью, – мы в ответе за тех, кого приручили. Перефразируя её, могу вывести ещё один моральный постулат – взяв под опеку своё клонированное сознание, будь готов отвечать за его мысли так же, как за собственные. Основываясь на этом, провозглашаю приговор! Подсудимый виновен и заслуживает смерти!
Совесть всегда пользовалась у Григориуса безусловным и непререкаемым авторитетом. Вот и на этот раз он мужественно и покорно признал и принял вынесенный ею смертный приговор.
Получалось, что, в сущности, инициированный Стивом акт правосудия хоть и сопровождался подтасовкой доказательств, подбрасыванием улик и другими нарушениями формальной процедуры, однако по своему моральному содержанию являлся вполне обоснованным и справедливым.
Однако смирение со смертельным вердиктом всё равно не принесло следователю душевного успокоения. Бушующий океан эмоций захлестнул его и без того тонущее сознание новой яростной волной.
Ведь теперь получалось, что он знал точную дату своей смерти и не мог просто так сидеть сложа руки. Совсем скоро – менее чем через два дня – его уже может не быть на этом свете.
В подобных ситуациях люди не живут обыденной жизнью. Зачастую они совершают немыслимые, порой даже безрассудные поступки. Кто-то начинает беспробудно пить, кутить, гулять и ударяется во все тяжкие грехи, словно душа его живёт на этом свете последний раз. Другие впадают в полное уныние и отчаяние.
Но многие люди в этих тяжких испытаниях стараются найти некую абсолютную истину. К примеру, одна его знакомая, которая никогда не верила в Бога, когда узнала, что смертельно больна и жить ей осталось не более двух недель, продала всё своё имущество и большую часть вырученных средств пожертвовала на благотворительность. На оставшиеся деньги она совершила паломничество по святым местам. В многочисленных исповедях и молебнах она ни разу не попросила избавления от болезни и страданий. Обретя веру, женщина искренне принимала их как ниспосланный свыше дар, через который прокладывается путь к искуплению её грехов.
Вот и Григориус, мысленно обернувшись назад, попытался с высоты прожитых лет взглянуть на пройденный им жизненный путь. В эти минуты откровения ему невыносимо захотелось вспомнить что-то хорошее, светлое из своей жизни, чтобы вновь насладиться той радостью, которая переполнила его в эти мгновения. Однако ничего не лезло в голову. Все картинки прошлого были настолько серы, обыденны и лишены каких-либо красок и эмоций, что даже накануне смерти залить подступающую к горлу горечь было попросту нечем.
