Мадий уронил голову на грудь, развернулся широким телом и быстро вышел из шатра. Агай потрепал по плечу Ксара.
– Тебе путь к таврам. – Он нахмурил растрепанные брови. – Пусть их уши услышат, что я знаю, как хочет Дарий пройти в мои степи. Когда я сам захочу навестить Тавриду, мне не надо будет строить мост. Скажи: закройте путь персидам через пролив. Одна у нас будет беда, если ослушаетесь.
Агай и Скил остались вдвоем. Вечерело. За стенами шатра, далеко где-то мычали волы, ржали кони, слышался протяжный крик табунщиков. Солнце садилось в тучу. Последние лучи его, понизу, светили в открытое окно у входа. Сумрачно становилось в шатре. Серебряные сосуды у стен и развешанное оружие – все это смутно белело, и так же белела в померкшем нутре шатра голова Агая.
Бесшумно вошел слуга-раб с факелом. Красное пламя, стушеванное мягким войлоком стен, колебалось, и оттого чудилось, что по темным углам полно теплых шевелящихся тварей. Раб зажег светильник и удалился.
Глядя на красный лафтак огня, торчком стоящий над широкогорлым светильником, Агай вздохнул.
– Ну, Скил, – начал он, зная, что старейшина ждет его слов. – Тебе дорога к эллинам, в Ольвию. Толмач сказал: Дарий пойдет войной на Элладу. Значит, теперь у нас один враг, пусть знают. Требуй у них гоплитов. За этот год не возьму с них дани. Золото за скот и пшеницу тоже. Пусть дадут пеших воинов. Стратегу скажи: на стены Ольвии не надейтесь. Нам плохо станет – уйдем с кибитками за Гипанис
[8] или дальше – за Тирас
[9]. Как они поволокут дома свои из камня от персидов, когда останутся одни? Или Дарий не тронет эллинов, побоится далеких отсюда Афин? Передай, что не благословения бога их Зевса жду я, не гладких речей бритоголовых жрецов, а тяжких воинов, прикрытых длинными щитами.
Старейшина ткнулся лицом в плечо Агая, круто отвернулся и пошел к выходу.
– Постой! – окликнул Агай. – Ты уходишь не с легким сердцем, почему?
Царь, положив чашу на сиденье трона, стоял у светильника, и над широким пламенем потирал руки.
– Отвечай! – Агай скосил глаза на Скила. На лицо старейшины наплывала бледность, от чего перечеркнувший лоб, щеку и рот багровый шрам проступал особенно ярко.
– Дочь твоя… – проговорил он. – Долго ли сидеть ей одной у очага…
Внезапно пламя из чаши светильника упало набок, конец его потрепыхался, почадил черным и выпрямился. Царь повернул голову в сторону второй, внутренней, половины шатра. Там на порожке возникла Ола. За ее спиной покачивался занавес входа.
На массивном золотом браслете, обхватившем ее легкое запястье, мерцали изумрудные точки.
– Отец, ты один? – спросила она, заслоняясь рукой от света.
– Скил со мной. Входи, – разрешил Агай.
Ола вскинула голову. Серебряная лента с множеством мелких жемчужных подвесок туго обхватила ее лоб. Высокий воротник длинного платья был усыпан пуговицами-бубенчиками. Ступая неслышно, девушка прошла вперед, встала рядом с Агаем.
– Что привезли послы, отец? – тихо спросила она, устремив взгляд темных глаз на Скила. На юном лице ее лежали блики огня, округлая тень выпятила нижнюю капризную губу.
– Войну, – обронил Агай. – Кто скажет, что ждет нас… Я еще раз говорю тебе – вот стоит воин, достойный быть мужем дочери царя Скифии. Все ли противишься?
Ола тряхнула головой. Подвески тонко звякнули, закружились вокруг лица блестким хороводом.
– Да! – как отрубила. – Я хочу взять себе мужем другого. Оба вы знаете, кого.
Хотела сказать что-то еще, но не сказала, а только дрогнула пухлым ртом. На переносицу прямого носа, с едва приметной горбинкой, набежала упрямая складка, щеки потемнели от густого румянца.
Все еще грея руки над светильником, царь укоризненно пробормотал:
– Эллинская кровь матери мутит тебя. Подумай обо мне, злая. Дай увидеть внука, помоги умереть радостно. Чем тебе плох Скил?
– Скил хороший. Я радуюсь, когда Скил приходит сюда.
– Видишь – радуешься! – с надеждой воскликнул Агай. – Он воин храбрый, а что в шрамах… Иззубренный меч – надежный меч!
– Опять ты за свое, отец! – Ола капризно притопнула. – Я сказала, мне спокойно в присутствии Скила. Разве этого мало?
Агай устало махнул рукой, на задержавшегося было у выхода Скила, и старейшина исчез.
Ола бережно обхватила голову отца, прижалась к ней щекой. Растроганный внезапной лаской своенравной дочери, Агай гладил ее спину, хмурился, моргал и никак не мог сморгнуть с глаз мокрую пелену. Досадуя на невольную слабость, он решительно отстранил дочь.
– Ты поступаешь со мной хуже Дария, – пробурчал, отвернув от нее лицо. – Вытесни из сердца Лога. Он рожден от женщины племени Росс. И не это самое худое. Он почему седой от рождения, от первого крика? Так не должно быть. От скифа рождается скиф, так всегда было, и предки наши не помнят другого.
– Мать его была белой, говорят, – ласково вставила Ола.
– Э-э, что мать! – Агай поглядел на дочь. – Она была женой славного воина. Зачем не родила ему сына скифа?
Ола улыбнулась. Агай задумчиво рассматривал ее.
– Правда, Лог – великий мастер. Это не от ранней ли седины? – проговорил он. – Я живу долгий век, но такого мастера не знал. Даже эллины завидуют его рукам.
– Да, отец! – вздохнула Ола. – Боги сидят вокруг него, когда он работает, и водят его рукой. Приблизь Лога, отец, возьми зятем.
– Хватит! – прикрикнул Агай. – Не натягивай полог позора на мою голову. Зятем моим будет равный тебе. Сын вождя или вождь. Слышал, есть у Агафарсиса сын Когул. Породнюсь с сарматами!
Ола поникла.
– Если я вытесню Лога из сердца, оно станет пустым. Я умру. Разве ты этого хочешь? – сказала она. – Вспомни мать мою. Не ты ли рано свел ее с этого света, насильно отобрав от другого?
Агай сгорбился, голова его меленько затряслась.
– Да, – подтвердил он, – но я держал ее здесь. Царь прижал руки к груди.
– Здесь, – повторил он. – Но ей было плохо здесь.
– Так знай же! Мне будет плохо в груди и со Скилом, и с Когулом!
– Иди к себе. – Агай махнул в сторону внутренней половины. – Я не умею с тобой говорить.
Ола прошла мимо. Он слышал шорох ее платья, позвякивание подвесок. Вдруг что-то вспомнив, Агай всмотрелся в спину дочери, окликнул:
– Ола!
Девушка обернулась, недоуменно посмотрела на отца. Агай подошел к ней, взял руку, поднес к глазам. На запястье дочери блестел знакомый ему браслет. Те же две золотые змейки обвивали друг друга чешуйчатыми телами, образуя витую спираль, и так же горели на месте глаз прежние изумруды.
