Монотонное движение продолжалось довольно долго, по моим ощущениям, часа три, не меньше, прежде чем мы остановились рядом с небольшим ручьем. Я устал, с наслаждением сбросил груз и снял пропотевший свитер, который к тому же начал нестерпимо чесаться. Через некоторое время все сели в небольшой кружок и стали о чем-то негромко переговариваться, все время настороженно оглядываясь. Я сидел чуть в стороне, оперевшись на груз, и наслаждался покоем.
Резкий крик вмешался в монотонный бубнеж моих спутников. Все вскочили, похватав свои копья, и уставились в направлении крика. Через некоторое время вверху по склону мелькнула тень, а следом выскочил несущийся со всех ног наш молодой дозорный. Рубашка на парне была покрыта темными пятнами пота, и было ясно, что он бежит так уже довольно долго. Не добежав до нас, тот стал кричать что-то мне непонятное, и в следующее мгновение смысл стал ясен и мне. Выше по склону выскочили из-за стволов семеро мужчин, для меня полностью похожих на моих спутников. Я видел бледные лица и развевающиеся на бегу хвосты черных волос преследователей. Увидев нас, они и не подумали остановиться. Тот, кто был у них крайним слева, что-то выкрикнул, и преследователи, подкорректировав траекторию, понеслись к нам. Мои спутники развернулись в линию, подняв свои копья, — шестеро и я. Я стоял сзади и слева от всех, не воспринимая происходящее как какую-то угрозу. У нападавших в руках, кроме похожих копий, было по несколько совсем тонких, но почти таких же длинных, как и копья, дротиков. В какой-то момент, пользуясь разбегом, они метнули их в наш отряд и, не останавливаясь, рванули ближе.
Я удивился, когда крайний нападавший выбрал объектом атаки именно меня. Когда он метнул свой дротик, я совершенно машинально сделал шаг в сторону и, нисколько не опасаясь, видимо, сказывалась явственная для меня нереальность происходящего, проследил, как тонкая длинная палка с узким металлическим наконечником с сильным ударом врезалась в мой груз. Вырвав из мешка прилетевший снаряд, я выставил его вперед, как если бы это была винтовка со штыком. Собственно, весь мой опыт штыкового боя остался в детстве, когда мы, наломав прутиков, играли в мушкетеров или рыцарей. Мой визави несся на меня с огромной скоростью, подняв в руке над плечом второй дротик. До него были считаные метры, когда он метнул дротик в меня. Я ждал этого момента, совершенно не думая о том, что это не игра и меня собираются убить. Почувствовав, как напрягся в рывке мой будущий убийца, я присел в резком выпаде вперед и одновременно выбросил мой дротик как шпагу по направлению врага, удерживая его за самое основание. Дротик рванулся, вылетел из руки, и тут же нападавший врезался в меня как танковый снаряд. Мы рухнули на землю. Я стоял на склоне холма, и незнакомец бежал сверху, таким образом, когда я опрокинулся на спину, мои ноги взлетели выше моей головы. Нападавший перелетел через меня и рухнул следом. Оглушенный столкновением, я повернул голову и увидел прямо рядом со мной, буквально в десяти сантиметрах, лицо врага. Оно было перекошенное от злобы и совершенно не страшное — оно было мертвое. Перекатившись, я поднялся не четвереньки и уставился на труп. Мой дротик вошел ему в живот под углом и застрял, скорее всего, упершись в позвоночник. Сомневаюсь, что это убило его но, вот падение с длинной палкой, торчащей из живота, видимо, оказалось фатальным. Понемногу окружающий мир возвращался в сферу моего сознания. Тень легла на мои руки и заставила повернуть голову. Второй нападавший подскочил ко мне сбоку и готовился проделать отверстие в моей печени. Почему-то стоял он практически вплотную ко мне, и наконечник его копья — это было именно копье, а не дротик, — отвратительно красный от крови, двигался совсем рядом с моим лицом. Так же инстинктивно, без раздумий я схватился правой рукой за это оружие и перевернулся на спину, увлекаемый сильным толчком копья. Скользкая липкая железяка вывернулась из ладони, но дело было сделано, и копье не коснулось моей тушки, пройдя прямо над моим животом и между моими поднятыми руками. В следующий момент абориген попытался отскочить назад, но я уже ухватился обеими руками за древко и прижал его к телу. Резко крутанувшись вправо, я дернул за копье, и соперник, неустойчиво балансировавший надо мной и при этом упорно не желавший отпускать свое оружие, споткнувшись, рухнул прямо на мой бок, больно наступив на меня коленом. Не знаю, чем бы закончилась эта куча-мала, но тут он с каким-то утробным хрюком плашмя рухнул на землю. Над нами стоял Старший. С бешеным лицом оглядел он меня, и мне показалось на миг, что он собирается воткнуть свое оружие — копье, которое он по-прежнему держал в руках, — прямо в меня, но он развернулся и исчез в направлении шума и криков схватки, которая явно еще не завершилась. Совершенно уже ошалевший, я выбрался из-под еще одного трупа, выпрямился и огляделся. В этот момент Старший и еще один мужик, кличку которому я еще не придумал, добивали раненых.
Наконец-то выглянуло солнце, но у меня, казалось, не было сил, чтобы просто повернуть голову, проверить, какого оно цвета. Я сидел, привалившись спиной к стволу неведомого мне растения, и тупо рассматривал свои руки. Последние, измазанные уже засохшей, стягивающей кожу кровью, слегка дрожали. Тело ломало, как если бы каждая моя мышца пыталась сокращаться сама по себе, без участия сознания, которое, похоже, взяло отпуск по уходу за собой. Руки как руки — за прошедшие дни ничего в них не изменилось, кроме неизвестно откуда взявшейся обильной кровяной коросты и обломанного ногтя на указательном пальце. Блин, у меня ни кусачек, ни пилки не было. Как его теперь выгрызать? Залом тянулся вдоль ногтевой пластины на треть, и отрывать его с мясом не было ни малейшего желания. Вот досада!
Рядом со мной кто-то опустился на землю. Я медленно повернул голову и увидел Старшего. Он сидел на коленях, повернувшись ко мне всем телом.
— Садух, — сказал он и ткнул себя в грудь пальцем, внимательно смотря мне в глаза.
— Илья, — догадался ответить я.
Глава 3
Сегодня был хороший день. Прошло время второго обеда, и я сидел на дощатом помосте под навесом, который стоял в тени густых зарослей местного растения. Про себя я называл его «бамбук» — уж очень они были похожи, кроме того, что вместо веточек с листьями у местного были длинные перистые отростки светло-серого цвета. Приходил Садух и сказал, чтобы я готовился — через день мы с караваном отправляемся в давно ожидаемую мной поездку в настоящий большой город — Саэмдил. Светило солнце, что здесь бывает не часто — какие-то выкрутасы местного климата. Вот и холмы эти называются «Облачный край». Я вспоминал, как почти год назад — местный год, конечно, — я попал сюда. Никогда бы не подумал, что стану настоящим наркоторговцем.
Я вспоминал, как бродил по холмам, называя лесом то, что на самом деле было одним растением. Здесь попадались экземпляры, которые обживали участки в несколько километров поперечником. Особенности местной флоры делали эти земли абсолютно бесплодными и безжизненными для людей. В том смысле, что человек не мог выжить в этом царстве псевдолесов. Там просто нечего было есть. Группа, которую я встретил на самой границе этой обширной зоны, была собирателями особого орешка — сырья для местного широко распространенного наркотика, который употребляли бы все, если бы не его заоблачная цена. Но об этом потом. За Облачным краем возвышались далекие горы, которые из-за тех же особенностей погоды практически никогда не были видны. В горах в изоляции жили люди, резко отличавшиеся от остального населения. Они контактировали только с жителями далекого отсюда Восточного моря, которое располагалось за хребтом. Местные о Восточном море и его жителях знали очень мало, но утверждали, что они мало чем отличаются от них самих. Про горцев же рассказывали, что зовутся они «мун», нелюдимы, хотя и безвредны, и у них есть один обычай. Соплеменников, которые чем-то провинились, они не убивали, а изгоняли в холмы у подножия гор, что, в принципе, было эквивалентно убийству за одним исключением — если повезет, то изгнанный мог пересечь область бесплодных лесов и добраться до местных. Это хоть и очень редко, но случалось. Поэтому местные прекрасно знали, что горцы безвредны, миролюбивы, не носят оружия и никогда не воюют. Изгнанники на своем языке сами себя называли «ганнер» и, когда добирались до обжитых областей, всегда добровольно становились чем-то вроде домашних слуг или рабов. По каким-то причинам рассматривая это положение как плату за свои проступки, они безропотно выполняли все, что им приказывали, кроме насилия. Никто не помнил о том, чтобы от них были проблемы, поэтому и меня посчитали совершенно безвредным кандидатом на пост дорожного мула с перспективой повышения до статуса бесплатного слуги. Были горцы по сравнению с местными более грузные, коренастые и, что самое важное, носили бороды и усы, которыми основательно зарастали за время блужданий. Моя растительность на лице была как паспорт для аборигенов, так как здесь никто, кроме горцев, ее не имел.
