Романов, так или иначе обращающихся к опыту последнего советского поколения, за прошедшие годы написано немало, и «Пищеблок» органично встраивается в зазор между недавним «Бюро проверки» Александра
Архангельского (действие которого тоже разворачивается во время Олимпиады) и прошлогодним «Городом Брежневым» Шамиля Идиатуллина (с последним его роднит, помимо прочего, тема пионерского лагеря). Однако если и Идиатуллин (с большим успехом), и Архангельский (с меньшим) всё же худо-бедно пытаются использовать советский антураж для разговора о чем-то вневременном и общечеловеческом, то Алексей Иванов эксплуатирует его с беспощадной коммерческой прямотой. Каждое специфичное словечко, каждая бережно засахаренная пионерлагерная подробность напрямую воздействует в мозгу читателей, заставших СССР, на центры, ответственные за ностальгию. А вампирская интрига, механически вживленная внутрь ретросеттинга, не просто помогает сдвинуть с места застопорившийся сюжет, но еще и прагматично расширяет аудиторию романа за счет людей помоложе, не успевших съездить в пионерский лагерь, зато повидавших в жизни немало фильмов категории «В».
Добротная коммерческая проза - отличная штука, которой современной российской словесности в самом деле остро не хватает и «Пищеблок» в этой нише смотрится вполне достойно (хотя, пожалуй, Алексей Иванов с его выдающимся литературным талантом и чутьем мог бы и здесь проявить чуть больше изобретательности). Жаль только, что писатель отказался от идеи подписывать свои вещи подобного рода псевдонимом «А Маврин» (под этой фамилией изначально публиковались упомянутые уже «Псоглавцы»), Потому что «Пищеблок», при всех своих рыночных достоинствах, определенно не та книга, которую вы захотите поставить на одну полку с «Сердцем пармы», «Географом» или «Тоболом».
Из Старых Запасов
Критики обычно пишут о новинках, однако старые книги всё же иногда попадают в их поле зрения. По большей части это происходит в тех случаях, когда в свет выходят публикации классики, по тем или иным причинам ранее не доступной отечественному читателю. Иными словами, иногда старая книга оказывается вполне себе новой - как для критика, так и для читателя. И посмотреть, как вещь, написанная в иную эпоху и в принципиально других условиях, будет обживаться и прививаться в нашем культурном контексте, всегда любопытно.
Элизабет Боуэн
Смерть сердца
Написанная в 1938 году и, наконец, переведенная на русский язык «Смерть сердца» Элизабет Боуэн встает на полку с британской классикой как недостающий элемент паззла, перебрасывая мостик от модернизма первой трети XX века к более привычному нам роману позднейших десятилетий. Цепкое внимание к мельчайшим деталям, предельная острота фокусировки (ни один персонаж, ни один материальный объект не проходит у Боуэн по разряду второстепенных), элементы потока сознания, а также ажурная композиция с многочисленными лакунами и умолчаниями роднит «Смерть сердца» с творчеством старших современников писательницы - Вирджинии Вулф и Форда Мэдокса Форда. Суховатая ирония и внешняя бравада в сочетании с глубоко упрятанным напряжением заставят вспомнить Сомерсета Моэма, Ивлина Во и Джона Фаулза, а из наших современников - Джулиана Барнса, Алана Холлингхерста и Эдварда Сент-Обина. Бурлеск и легкий привкус абсурда, особенно заметный в диалогах, отсылает к книгам Гилберта Кийта Честертона... Словом, какой смысловой ряд внутри британского литературного канона ни возьми, роман Элизабет Боуэн встроится в него самым органичным и достойным образом, многое при этом проясняя, дополняя и акцентируя.
Однако ценность с точки зрения истории литературы - не единственное и совершенно точно не главное достоинство «Смерти сердца». Камерная, почти интимная история взросления юной Порции Квейн, лежащая в основе романа, в интерпретации Боуэн превращается в универсальное и вневременное описание столкновения безгрешной юности с несовершенным миром зрелости, встречу, если так можно выразиться, Блейковских песен невинности с его же песнями опыта.
В возрасте пятидесяти с лишним лет старый мистер Квейн влюбился в совершенно не подходящую женщину зачал с ней дочь: а затем, изгнанный из дома своей добропорядочной первой женой, переехал с новой семьей в Европу - подальше от лондонского общества, навеки захлопнувшего для отступника свои двери. Шестнадцатилетняя Порция - дочь мистера Квейна от этого сомнительного союза - росла вдалеке от родины, во Франции и Швейцарии, но после смерти родителей ей приходится переехать в Лондон к сводному брату Томасу, преуспевающему владельцу рекламного агентства, и его жене, светской красавице Анне. Таково было предсмертное желание отца, попросившего старшего сына приютить осиротевшую девочку хотя бы на год. Действие романа охватывает половину этого года - от зимних холодов до начала лета, и вмещает в себя и новые знакомства, и поездку к морю, и первую любовь (ее недостойным объектом становится ветреный и истеричный Эдди, клерк в конторе у Томаса), и предательство старших, и побег в неизвестность, и глубинную внутреннюю трансформацию - печальную, но неотвратимую.
Первый и самый очевидный способ прочесть роман Элизабет Боуэн -увидеть в нем классический сюжет о бедной сиротке, бесхитростной и чистой, вступающей в роковое противостояние с порочными и двуличными людьми, не способными подарить ей тепло и заботу. В самом деле, Порция -единственный персонаж в романе, не овладевший, как говорит одна из героинь постарше, «понятиями». На практике это означает, что ей абсолютно чуждо притворство, на любую эмоцию она откликается всем сердцем, она говорит то, что думает, и решительно не понимает искусственных сложностей, которыми словно нарочно загромождают свою жизнь окружающие. От Томаса и Анны (а позднее и от Эдди) она доверчиво ждет любви, а не получив ее, поначалу ищет причину в себе, не смея заподозрить других в холодности, черствости или банальной слабости.
Однако сквозь этот верхний слой проглядывает следующий (литературная техника Боуэн вообще целиком строится на полутонах и тончайших лессировках): обратной стороной безгрешности Порции является ее бескомпромиссность и эгоцентризм. Томас, Анна. Эдди и прочие герои разными способами и в разное время пережили собственную «смерть сердца» и изменились, вместе с нравственной чистотой и иллюзиями утратив юношескую алмазную твердость. Они слабые люди, но не злодеи, и по большей части ими движут добрые чувства, которым они просто не всегда способны следовать. Но Порцию не волнуют их мотивы, она не хочет заглядывать им в душу, ей безразлично, что им пришлось пережить и почему они стали тем, кем стали, - ее невинность не знает сострадания и участия, она требует всего - или ничего. Поэтому когда в гневе Порция бросает Эдди «ты боишься меня», то говорит чистую правду: безжалостный юный ангел, в силу собственной безупречности не способный на сочувствие к слабостям других, едва ли способен ужиться с обычными людьми, прошедшими через разочарования, потери, охлаждение и усталость.
Именно эта двойная (а на самом деле еще более сложная и многомерная) оптика превращает роман Элизабет Боуэн из прямолинейного противопоставления хорошего и плохого, правды и неправды в куда более реалистичный конфликт двух правд, каждая из которых воображает себя единственной, полной и абсолютной. И то, что подобная драма разыгрывается на материале самом обыденном, без преувеличения каждому человеку знакомом не понаслышке, делает «Смерть сердца» настоящей высокой трагедией - но трагедией очень английской, а потому нарочито негромкой, преимущественно внутренней, начисто лишенной пафоса и показного надрыва.
