Для человека, читавшего «Дракулу» Брэма Стокера - роман не только крайне успешный, но и бесспорно замечательный, - «Змеиный перевал» скорее всего покажется ступенькой вниз. Готический антураж в нем смотрится на скорую руку намалеванным задником (вообще, преувеличенная, едва ли не гротескная театральность - одна из доминирующих и не сказать, чтобы самых симпатичных черт романа), герои сводимы к конечному набору функций, а после первого же упоминания загадочного «блуждающего» болота у читателя не останется сомнений, какой смертью в финале погибнет злодей. И тем не менее, ощущение некоторой добротной основательности, надежной и предсказуемой старомодной мейнстримности делает «Змеиный перевал» чтением в высшей степени комфортным. Наводящим, как уже было сказано, на мысли о советском детстве, зиме и ангине или, напротив, о каникулах, деревне и сладостной летней неге. Да и для ночного пересказа в пионерском лагере сгодится лучше некуда.
Уильям Сароян
Мальчики для девочек, девочки для мальчиков
Американский классик Уильям Сароян - фигура того же масштаба и практически того же поколения, что и Эрнест Хемингуэй или Уильям Фолкнер, но в нашей стране он известен до смешного мало. Книга 1963 года «Мальчики для девочек, девочки для мальчиков» - не самый известный его текст и потому, пожалуй, не самый очевидный выбор для публикации на русском (учитывая, что из всего циклопического наследия Сарояна отечественному читателю доступны только романы «Человеческая комедия», «Мама, я люблю тебя», «Приключения Весли Джексона», пара пьес да три десятка рассказов), но тут уж, что называется, и на том спасибо. Тем более, что качество перевода и комментария - выше всяких похвал, да и вообще надо же с чего-то начинать.
В основе полуавтобиографических «Мальчиков для девочек, девочек для мальчиков» лежит классический, неоднократно отыгранный в литературе сюжетный архетип «писатель и дура» (из недавних его образчиков правильно вспомнить «Сэлинджера & Уну» Фредерика Бегбедера, а из классики -«Мартина Идена» Джека Лондона или пронзительный роман Александра Милна «Двое», повествующий, помимо прочего, о безрадостном детстве Кристофера-Робина). Герой и альтер-эго Сарояна, нервный сорокалетний писатель в творческом кризисе, женат на юной и прелестной дурочке - 23-летней Дейзи. Писатель пьет, читает Достоевского, не может закончить ни одну из десятка начатых вещей, играет на скачках, постоянно думает о деньгах, неистово хочет и периодически лупит свою юную жену, а в свободное время изводит истерической, нездоровой любовью детей - пятилетнего сына и двухлетнюю дочь. Дейзи же капризничает, плачет, грызет ногти, хочет весело проводить время, салат из лобстеров, переехать из скучного Сан-Франциско в веселый Нью-Йорк и на шоппинг с подружками.
Коллизия вполне предсказуемая, однако из этого нехитрого материала Сароян ухитряется соорудить не желчный мемуар о собственном неудачном браке с актрисой Кэрол Грейс (на которой, к слову сказать, был женат дважды - и оба раза без видимого удовольствия), но мучительную, как незаживающая ранка под коленом или на локте, и совершенно универсальную историю. Вопреки игривому и оптимистичному названию, роман Сарояна говорит о непреодолимом барьере, разделяющем мужчин и женщин, об обрыве коммуникаций, о глобальном непонимании между близкими людьми и о принципиальной, буквально технической невозможности счастливой любви. Герои то ссорятся, то мирятся, дают друг другу невыполнимые обещания и изо всех сил стараются быть хорошими - да, в сущности, и впрямь не так уж плохи, но от этого никому не легче, в том числе и читателю. Условная и типовая история «одного писателя» и «одной дуры», да еще и помещенная в абстрактно-киношный американский антураж, обрастает живой, теплой, измученной плотью, вызывая в читателе почти физический дискомфорт и рефлекторное желание покрепче зажмуриться и поскорее прижаться к тому кто рядом, - нет, это всё не правда, это не про меня, с нами такого никогда не случится.
Кейт Шопен
Пробуждение
«Пробуждение» Кейт Шопен - образец подлинно высокой классики, которую, в общем, уже и не рассчитываешь встретить за пределами традиционного канона, а встретив, испытываешь одновременно восхищение и обиду - где же его прятали все эти годы, почему этой книги не было у нас раньше? Один из главных романов американской литературы рубежа XIX-XX веков, книга, повлиявшая на Теннеси Уильямса, Уильяма Фолкнера и дальше на всю традицию южного романа до «Маленького друга» Донны Тартт включительно, - опубликован, наконец, по-русски, и это новость по-настоящему замечательная.
Представьте себе текст, растущий из «Одной жизни» Ги де Мопассана, «Женского портрета» Генри Джеймса и «Анны Карениной» Льва Толстого, в котором уже вполне различимы предвестники «Унесенных ветром» Маргарет Митчелл, и который в то же время сияет всеми красками цветущего и солнечного креольского Юга. Если этот мысленный эксперимент вам удался, можете считать, что вы составили некоторое представление о романе Кейт Шопен «Пробуждение».
28-летняя Эдна Понтелье, супруга успешного бизнесмена и мать двух очаровательных сыновей-погодков, проводит лето на острове Гранд-Айл неподалеку от Нового Орлеана в пансионе мадам Лебрен. Муж приезжает к ней на выходные, а безмятежные, бездумные и пустые будние дни Эдна проводит, болтая с другими дачниками, купаясь в море, рисуя акварели и заигрывая с сыном хозяйки пансиона Робертом - молодым человеком, не без горькой иронии позиционирующим себя как «часть развлекательной программы». Из года в год Роберт аккуратно и почтительно ухаживает за приезжающими на отдых замужними дамами, внося тем самым приятное оживление в монотонную курортную жизнь. Однако то, что начинается как респектабельный и легальный летний флирт, внезапно перерастает в гибельную страсть: влюбившись в Роберта всерьез, Эдна переживает вынесенное в заглавие романа «пробуждение» и осознаёт себя совсем не той женщиной, которой считала себя прежде и которой ее желает видеть луизианский бомонд. Эдна открывает для себя телесную сторону любви, понимает что несчастлива в своем стабильном и благополучном браке, а главное, приходит к неутешительному и несколько запоздалому выводу, что не создана для материнства и остро нуждается в самовыражении за пределами семьи. Конечно, при таких исходных данных трагическая развязка неизбежна, причем главной ее причиной становится не столько давление консервативного общества (оно в романе предстает скорее растерянным и напуганным силой эдниного порыва), сколько неразрешимым внутренним конфликтом.
В Америке начала XX века «Пробуждение» казалось романом скандальным, а его героиню порицали за распутство и пагубное легкомыслие. Спустя годы книга Шопен стала восприниматься как ранний манифест феминизма, призывающий женщин к борьбе за свои права. Сегодня, когда, казалось бы, с правами достигнута некоторая ясность, а распутство и легкомыслие выглядят совсем иначе (если вообще сохранились на нашей ментальной карте), полемический пафос романа вновь отходит на задний план. Через сто с лишним лет после написания «Пробуждения» мы чуть ли не впервые можем прочесть его как универсальную и вневременную, а оттого совершенно душераздирающую историю женщины - да даже и не обязательно женщины, а человека вообще, ищущего одновременно свободы и покоя, разрывающегося между естественным желанием следовать общепринятым нормам и столь же естественной потребностью им противостоять.
