Если вы помните предыдущий роман Михаила Однобибла «Очередь», то вы примерно представляете, чего ждать от этого автора (несмотря на участие в нынешнем проекте Кунгурцевой, именно Однобибл очевидным образом задает в «Киномеханике» темп и формат). Развязка будет добросовестно предъявлена читателю, но, во-первых, уже после того, как тот утратит к ней малейший интерес, а во-вторых, окажется заведомо несоразмерной предшествующему тексту. Иными словами, «Киномеханика» - роман, который читаешь ради самого процесса чтения, практически без надежды на эффектное разрешение канонических жанровых ожиданий, и уж точно не для легкомысленного удовольствия. Однако если те или иные формы БДСМ или, скажем, игры в удушение кажутся вам занятием потенциально привлекательным, но немного рискованным, то роман Однобибла и Кунгурцевой послужит неплохим и полностью безопасным их аналогом.
Андрей Филимонов
Головастик и святые
Томич Андрей Филимонов - это: если угодно, такой анти-Однобибл: читать его дебютную книжку настолько приятно, что, добравшись до конца и удостоверившись, что за милосердные 250 страниц в романе так ничего определенного и не произошло, ты готов снисходительно махнуть рукой - «Ай, да и ладно, и так хорошо». И это очень важная и, конечно, сугубо положительная характеристика - в русской современной прозе не так много книг, созданных для простой читательской радости.
Где-то в глубокой сибирской глуши лежит деревня Бездорожная, названная так в строгом соответствии с реальностью: в нее не ведет ни одной дороги, и добраться туда можно только через тайгу, на переоборудованном в автобус бензовозе. Хуже того, деревни этой как бы и не существует: в какой-то момент решением начальства она была упразднена, поэтому жители Бездорожной остаются в своих домах на совсем уж птичьих правах. Птичьими их права можно назвать не только эвфемистически, но и вполне буквально: большая часть обитателей деревни при вполне затрапезно-среднерусской наружности ведет свой род от загадочных дев-птиц из древнего, исчезнувшего нынче сибирского народа. Впрочем, и помимо генеалогии чудес в Бездорожной хватает: где-то в окрестностях под землей спит ее покровитель, многорукий бог пауков и грозовых шишек: один из пришлых сельчан, Молодой Мафусаил, судя по всему, живет на свете уже сто лет (хотя так с виду и не скажешь), другой, Дед Герой, состоит в любовной связи с местной рекой, а на косогоре захоронены чудотворные мощи двух монашек-униаток, скончавшихся здесь в годы сталинских репрессий. Именно за этими мощами отправляется в Бездорожную львовский священник отец Роман со своим помощником, обрусевшим поляком с диковинным именем Адам-Мария, а сопровождать их берется плутоватый деревенский трикстер, участковый милиционер по прозвищу Головастик.
Больше рассказать о романе Андрея Филимонова, в общем, нечего, поскольку главное его достоинство - это не история (которая то рвется, то путается, а под конец и вовсе пропадает где-то в лопухах на околице Бездорожной да в дурманных снах Головастика), но созданный внутри него смешной, страшноватый, по-настоящему магический мир, описанный предельно ярко, живо и свежо. Дочитав и оглядываясь назад, замечаешь, что многое в «Головастике и святых» кажется недоделанным, недопеченным, что вот тут можно было бы добавить, и тут, и вот тут тоже, а вот здесь концы совсем уж разъехались с концами, надо бы как-то объяснить, расширить, дополнить... Однако когда роман вызывает ощущение «не хватает хочу больше, почему всё так быстро кончилось», это определенно добрый знак. Особенно когда, речь, как в данном случае, идет о романе первом, стартовом.
Рецепты сотворения мира: от Парижа до Сибири через весь XX век
Главное проклятие, тяготеющее над сегодняшней русской прозой - это тотальная неспособность рассказать даже самую простую историю, не развернувшись предварительно всем корпусом в прошлое и не поведав о рубцах и ссадинах (как персональных, так и глобально-исторических), оставленных на каждом из нас кровавым XX веком. Андрей Филимонов -типичная жертва этого синдрома: его «Рецепты сотворения мира» выглядят затянувшейся исторической прелюдией к собственно роману, который в конце концов так и забывает начаться.
Молодая и романтичная Галя Орлова, филологическая барышня из Иванова, крутит романы с перспективным поэтом и со стройным французским летчиком из эскадрильи «Нормандия-Неман», но замуж в итоге выходит за летчика русского - Диму Филимонова. Галя и Дима уезжают в Сибирь, в Томск, где Дима получает работу. Пара собирает библиотеку, строит утлое советское благополучие, их пытается вербовать КГБ (не то, чтобы неуспешно - скорее бестолково), они растят сына и внука Андрюшу, а под конец жизни Гале даже доводится увидеть своими глазами Париж и на жалкие валютные гроши купить там книжечку запрещенного в СССР маркиза де Сада.
Эту нехитрую и предположительно почти подлинную историю своей семьи Филимонов со всех сторон обвешивает разного рода украшениями вроде вставной новеллы, в которой объевшаяся ненароком мухоморов Галя гуляет в Нескучном саду с призраком товарища Берии, или трагикомической истории галиного дяди, за строптивый нрав убитого чекистами прямо в Большом театре. Однако сути книги лирические отступления не меняют: «Рецепты сотворения мира» - это очередная, не первая и явно не последняя авторская экскурсия по отечественной истории последнего столетия. И в тот момент когда повествование всё же худо-бедно добирается до наших дней, когда на авансцену выходит герой - подросший мальчик Андрюша, а читатель, приободрившись, начинает ждать развития сюжета, роман внезапно и резко сворачивается, самым досадным образом уходя в призрачную психоделическую даль.
Как и предыдущая книга Андрея Филимонова «Головастик и святые», «Рецепты сотворения мира» написаны настолько чарующим - живым, свежим и энергичным - языком, что просто так отмахнуться от них было бы не вполне справедливо. В процессе чтения вы наверняка не единожды улыбнетесь, а какие-то пассажи вам скорее всего захочется прочитать вслух друзьям или родным. И тем не менее стремление современных русских писателей - в том числе таких симпатичных и одаренных, как Филимонов - любую книгу на манер средневековой летописи непременно начинать с сотворения мира, становится в последнее время по-настоящему утомительным.
Ксения Букша
Открывается внутрь
Небольшой сборник рассказов (или, вернее, роман в рассказах) Ксении Букши - вполне достойный повод применить избитую метафору «целый мир под одной обложкой». Десятки жизненных историй, переплетающихся, пересекающихся и расходящихся в разные стороны, формально объединены траекторией триста шестой маршрутки, на которой герои ездят, которую ждут или просто видят из своих окон. Появившись в одном рассказе в качестве протагонистов, в другом те же персонажи возникают в эпизоде, мелькают на периферии читательского зрения или просто всплывают в разговоре, создавая иллюзию пространства одновременно очень плотного, достоверного и обжитого, и в то же время практически бесконечного, уходящего далеко за горизонт.
Книга разбита на три части, и первая из них, «Детдом», с разных ракурсов показывает всевозможные виды и подвиды сиротства. Тридцатилетняя Ася подозревает, что мать ей не родная, мучительно формулирует в уме правильные вопросы, чтобы узнать, наконец, правду о себе, а попутно берет из детского дома троих детей - домашнюю девочку Дашу, оплакивающую недавно умершую мать, и двух осиротевших мальчишек - хулиганистого Рому и его братика, маленького Сережу. Трудный подросток Анжелика воюет со своей приемной матерью «тетей Леной», тренером по шахматам, не подозревая, какой страшной ценой та выкупила ее из детдомовского рабства (читатель поймет это в самом конце, из случайно брошенной реплики одного из персонажей). Взрослая и, вроде бы, вполне успешно социализированная детдомовка Женя время от времени встречает в городе своего темного двойника - ту, кем она могла бы стать, сложись ее жизнь чуть иначе. Алиса, непристойно располневшая от таблеток и потому легко сходящая за беременную, наблюдает в фойе бассейна за странным одиноким мальчиком в изорванной куртке...
