Главный герой «Манараги» - опытный bookn’griller по имени Геза Яснодворский, специалист по русской классике (в мире книжного гриля у каждого шефа своя специализация - кто-то готовит на больших американских романах, кто-то на английской или французской литературе, а кто-то на литературе античной или, напротив, постсоветской). Геза гастролирует по миру от Норвегии до Японии, ловко ускользает от полиции (в этом ему помогают особые «умные блохи» - нечто среднее между паразитом-мутантом и особым чипом, подключенным напрямую к мозгу) и лихо жжет бесценные экземпляры «Идиота» или чеховской «Степи». Мирное течение его жизни прерывает секретное сообщение из штаба всех book'n’griller’oB мира: герою надлежит срочно прибыть на собрание книжных шефов в живописный баварский замок. Там Геза узнаёт тревожные вести: при помощи специальной «молекулярной машины» неизвестные злоумышленники создали новый тираж первого издания набоковской «Ады» - несколько тысяч совершенно идентичных экземпляров, безупречных копий, в которых никто и никогда не сумеет распознать подделку, и очевидно, планы злодеев куда опасней, чем может показаться на первый взгляд... Гнездо фальшивокнижников находится на пике Манарага в уральских горах, и именно Гезе придется отправиться в этот далекий от литературного процесса край, чтобы принять участие в уничтожении «молекулярной машины».
Владимир Сорокин - один из примерно четырех современных русских писателей, читать которых не скучно, в общем, никогда. Выстроенная по модели «Мертвых душ» (так безжалостно сожженных Гезой в неприступной усадьбе трансильванского мафиозного босса), «Манарага» представляет собой цепочку различных гриль-пати, в ходе которых герой знакомится с разными -весьма литературно-колоритными, так сказать, - клиентами. Большая и ортодоксальная еврейская семья на океанском катамаране, заказавшая фаршированную куриную шейку на Бабеле, будет разговаривать и вести себя в точности по-бабелевски. Оперные певцы, захотевшие карамелизованных фруктов на «Романе с кокаином» М.Агеева, разумеется, немедленно закинутся кокаином и заговорят по-агеевски. Ну, а съёмочная группа, только что закончившая работу над фильмом по «Мастеру и Маргарите» и отмечающая это событие судачками а-ля натюрель на первом издании булгаковского романа, устроит Гезе веселую потасовку с чертовщиной и мордобоем в стиле Коровьева и Бегемота. Есть в романе и обаятельно-ироничные отсылки к собственному сорокинскому творчеству - эдакие камео для истинных поклонников, и фирменные чревовещательские кунштюки: фрагменты «под Гоголя», «под Толстого», «под Ницше» и даже (сюрприз!) «под Прилепина», все стилистически безупречные, а местами по-настоящему блестящие.
Помимо череды самодостаточных ярких эпизодов, в романе есть и энергичный общий сюжет (даже злодей будет по всем законам детективного жанра предъявлен читателю заблаговременно, причем в режиме «кто угодно, только не он»), и герой с потрясающе живой и характерной манерой речи, и крепкий, достоверный мир будущего, только-только отошедший от великой мусульмано-христианской войны и не вполне еще уверенный в собственном благополучии. Словом, отличный роман - куда более цельный, чем расхристанная и избыточная «Теллурия», куда более ясный и простой, чем мутноватая и переусложненная «Метель», да и вообще, пожалуй, самая удачная книга писателя со времен «Голубого сала», на него же в наибольшей степени и похожая.
Единственное, что вызывает некоторые вопросы, это, собственно, лежащая в основе «Манараги» сверхидея. В конечном счете она сводится к мысли о соотношении копии и оригинала, о неизбежном торжестве первой над вторым и о превосходстве вещи, которая, пользуясь приведенными в начале словами самого Сорокина, кажется «оригинальной и неповторимой», над той, которая ею в самом деле является. Почему так происходит, зачем тиражировать вещь, ценную исключительно своей уникальностью, и какое отношение это всё имеет к нашей сегодняшней жизни (и имеет ли вообще, или должно прочитываться как изысканная и отвлеченная метафора), - эти вопросы Сорокин обходит молчанием. Как результат, при всей своей округлой сюжетной законченности «Манарага» оставляет ощущение некоторой концептуальной незавершенности. Трудно удержаться и не привести здесь великую цитату из марк-твеновского «Тома Сойера» про «всамделишний нож фирмы Барлоу»: «Откуда мальчишки Запада взяли, что у кого-нибудь будет охота подделывать такие дрянные ножи и что от подделки они станут еще хуже, это великая тайна, которая, можно думать, останется вовеки неразгаданной». Как оно там было с ножами фирмы Барлоу, неизвестно, но «Манарага» света на эту тайну не проливает.
Белый квадрат
Новый сборник рассказов Владимира Сорокина «Белый квадрат» заставляет вспомнить роман его извечного соперника и антагониста Виктора Пелевина «iPhuck 10». Но вовсе не потому, что между этими книгами существовало бы заметное сходство - напротив, на их примере особенно хорошо заметно, насколько разными, фактически противоположными путями эволюционируют главные русские писатели наших дней.
Виктор Пелевин, начинавший со смеси околобуддистских (и, прямо скажем, псевдобуддистских) концепций и гремучих каламбуров, плавно, но, похоже, окончательно мигрировал в пространство чистых смыслов. В каждом следующем романе он делает еще один шаг от беллетристики в сторону бескомпромиссного философского трактата, и, вполне вероятно, через пару лет примется транслировать идеи напрямую, вообще без привычной для нас романной бутафории.
С Владимиром Сорокиным, напротив, происходит нечто обратное. Изначально избравший своим основным выразительным инструментом слово как таковое, он постепенно всё дальше уходит от смыслов и идей в область образов и тончайшей языковой игры. Как результат, его новый сборник имеет куда больше общего с поэзией или абсурдистской драмой, чем собственно с прозой.
Девять вошедших в книгу историй демонстрируют разные (и, в общем, уже неплохо знакомые читателю) грани сорокинского таланта - в диапазоне от виртуозной стилизации до невыносимой, почти физиологической тошнотворности. Утонченнейшие поэт и поэтесса средних лет рискованно флиртуют в Нескучном саду, пикируясь цитатами из классической поэзии и аллюзиями на нее, а после ввязываются в постыдную пьяную драку в ресторане («Поэты»). В последний миг перед смертью советский журналист-конъюнктурщик видит угасающим взором «пирамиду красного рева» с центром на Красной площади в Москве - ту самую, о которой ему в далекой юности на подмосковном полустанке поведал всеведущий человек с лицом мертвеца («Красная пирамида»). Благопристойная семейная вечеринка перерастает сначала в безумный и отвратительный стриптиз, а после - в кровавую баню («Ноготь»), Женщина, принявшая неизвестный наркотик, рассказывает мужу о странных эротических фантазиях своей одноклассницы, а тот зачем-то записывает ее рассказ на диктофон («Платок»). Телевизионное ток-шоу переходит в массовую галлюцинацию с последующим жертвоприношением ведущего («Белый квадрат»)...
Тексты сборника выстроены крайне разнообразно, незаметно мутируя из почти пьесы (неслучайно два рассказа посвящены театральным режиссерам: один - Кириллу Серебренникову, другой - Константину Богомолову) в почти звукопись, а оттуда - почти в графику (так, в «Платке» две страницы заполнены словами «горло» и «прыгаю», расположенными таким образом, чтобы возникал причудливый визуальный эффект). В том, что касается стиля, Сорокин по-прежнему может решительно всё, и язык под его пальцами приобретает свойства податливого пластилина, принимая любую нужную автору форму.
