Довольно быстро читатель узнаёт, что Ноговицын - новообращенный христианин: в кладовке у него обустроена небольшая молельня, он ревностно соблюдает посты и обряды, а в отношениях с возлюбленной уже два года хранит мучительную для обоих «чистоту». Однако в церкви Алексею душно: прозаичные попы, вечно всем недовольные бабки, суеверия, духовная тщета... Ноговицыну кажется, что из одной тягостной несвободы - советской - он попал в другую, не менее гнетущую и сковывающую движения его крылатой души. Единственной отдушиной становится переписка с загадочным и утонченным отцом Артемием, иеромонахом, живущим где-то в подмосковной глуши и дистанционно окормляющим столичных воцерковленных умников. Именно по его призыву Ноговицын сейчас и примчался в Москву - то ли для мистической жертвы, то ли для великого подвига веры...
В принципе, роман Александра Архангельского можно с некоторой натяжкой назвать детективом: в нем есть стартовая загадка (собственно телеграмма) и некоторая - в меру динамичная - последовательность событий, приводящих в конце концов к разгадке. Однако эта формальная сюжетная канва производит впечатление искусственного костыля, призванного механическим образом скрепить пространные, любовные зарисовки советского быта и нравов. Архангельский знает: чтобы быть прочитанным широкой аудиторией, роман должен содержать в себе некоторую по возможности захватывающую историю, и неплохо (хотя и небезупречно - при детальном рассмотрении в «Бюро проверки» обнаруживаются нестыковки как структурные, так и психологические) отрабатывает этот пункт программы. Однако на самом деле писать о чайном грибе на окошке, об опустевшей по случаю олимпиады Москве, о бочках с квасом на перекрестках, о клеенке, о дефиците, о куртках из магазина «Польская мода», о концерте группы «Машина времени», о разноцветных собраниях классиков за стеклом и тому подобных приметах времени Архангельскому несравненно интереснее, чем объяснять, что же все-таки случилось с Алексеем Ноговицыным жарким летом 1980 года, в промежуток между началом Московской олимпиады и смертью Владимира Высоцкого. Как результат, читатель оказывается погружен в теплый, материальный, подробно обустроенный и великолепно прописанный мир, действие в котором движется непредсказуемыми скачками: то на двести страниц зависает на месте, то внезапно переходит в галоп, экспресс-методом отрабатывая положенную норму экшна, то вновь притормаживает у какой-нибудь особо соблазнительной витрины или книжной полки.
В принципе, эта потребность в музеефикации СССР, в бережном - то ли влюбленном, то ли гадливом - сохранении его символов, не нова: достаточно вспомнить хотя бы «Город Брежнев» Шамиля Идиатуллина, написанный ровно с той же интенцией и страдающий теми же недостатками. Чем дальше, тем больше отечественный литературный мейнстрим в лучших своих проявлениях напоминает «парк советского периода» с любовно проложенными экскурсионными маршрутами. Одно безвременье (сегодняшнее), до ломоты в глазах вглядывающееся в зеркало другого безвременья (советского), -примерно так выглядит отечественная проза сегодня. Жутковатое зрелище, если вдуматься, и очень симптоматичное.
Анна Немзер
Раунд: оптический роман
«Раунд» - дебютный роман журналистки, главного редактора телеканала «Дождь» Анны Немзер (до этого у нее выходила в журнале «Знамя» небольшая повесть) - как глоток свежего воздуха для отечественного читателя, утомленного бесконечным вскапыванием и перекапыванием каменистой советской делянки. Модная стилистика «вербатим» (повествование словно бы собрано из фрагментов прямой речи), герои актуальней некуда - от юноши-трансгендера до популярного рэпера с докторской степенью по литературе (поднимите руки, кто не узнал в этом описании Оксимирона), сюжет словно из новостей, сложная нелинейная композиция - и всё это в упаковке из динамичного, подчеркнуто не-российского по манере и темпу текста.
Рэпер Дима Грозовский любит девушку-физика Сашу Лучникову, которая решает сменить пол. Они расстаются, но любовь, как выясняется, не имеет гендера - их тянет друг к другу по-прежнему. Саша (теперь о нем уже нужно говорить в мужском роде) волей случая становится обладателем некоторой темной испепеляющей тайны, касающейся внутренней политики одной северокавказской республики - тайны, которую одинаково невозможно хранить и страшно обнародовать. Саша делится этой тайной с Димой, тот - со своей девушкой-журналисткой Ниной (да, у Димы запутанная личная жизнь), та - со своим лучшим другом-израильтянином Ариком, а Арик - со своей девушкой Тами. Дима с Ниной решают предать тайну огласке, и с этого момента запускается последовательность событий, предугадать исход которых не возьмется никто из героев. Вполне актуальное, узнаваемое и достоверное настоящее перетекает в воображаемое будущее, а по другую сторону горизонта событий, в прошлом, между героями обнаруживаются причудливые генеалогические связи, о которых они сами до поры не подозревают. Одна и та же история проигрывается дважды - оба раза как трагедия, но с разным исходом, с разными героями и в разных декорациях.
Назвать «Раунд» безупречным романом было бы, пожалуй, слишком смело: некоторые фрагменты в нем написаны блестяще, а некоторые намечены схематичным контуром - кажется, их стоило бы развернуть и продолжить. Ни одна сюжетная нить не обрывается (что делает автору честь), но некоторые выглядят избыточно тонкими, сухими и ломкими. «Раунд» - не тот текст, которому светит громкий читательский успех (впрочем, на этот счет приятно будет ошибиться): подчеркнутая внеположность господствующей в нашей литературе герметичной ретро-повестке делает роман не то неактуальным, не то избыточно - почти непристойно -актуальным, и еще неизвестно, что из этого хуже. Из всего написанного за последние годы «Раунд» более всего похож на «Калейдоскоп: Расходные материалы» Сергея Кузнецова и с большой долей вероятности повторит его судьбу - станет важным (возможно, важнейшим) событием для нескольких сотен - в лучшем случае тысяч - читателей. Однако именно книги, подобные роману Анны Немзер, наполняют смыслом работу книжного обозревателя, а русской литературе в целом дают надежду на преодоление советской травмы.
Дмитрий Захаров
Средняя Эдда
В подземных переходах, на брандмауэрах и пустых простенках в центре столицы экзотическими цветами распускаются странные граффити. На каждом из них - фантасмагорические сцены, в героях которых без труда опознаются политики, медиа-менеджеры, влиятельные силовики, популярные блогеры. На неуловимого художника (его знают под именем «Хиропрактик») открыт сезон охоты: кажется, в Москве не осталось ни одного ведомства, ни одного мало-мальски приметного представителя элиты, которому он не был бы позарез необходим. А тем временем персонажи, запечатленные на граффити, один за другим умирают нехорошей смертью, и, похоже, среди следующих жертв -первые лица государства...
Главный герой «Средней Эдды» Дмитрий Борисов, сам в прошлом активист «культурного сопротивления», теперь работает в так называемой Конюшне - странной госструктуре, сфера деятельности которой лежит на стыке политического пиара и профессиональной провокации. Дмитрий выпивает с коллегами (неплохими, в общем, ребятами, даром что мастерами распила и отката), благоговеет перед шефом - лощеным дву- или даже трехличным интеллектуалом, восторженно исследует крамолу, с которой ему надлежит бороться, но главным образом тоскует по бросившей его жене. Прекрасная и загадочная Настя, неутомимый борец за светлые идеалы и непримиримый нон-конформист, несколько лет назад исчезла вместе с их общей дочерью в неизвестном направлении и теперь, надо полагать, борется со злом где-то далеко. Именно Дмитрию - обаятельному Пьеро, трогательному неудачнику, постироничному романтику - предстоит стать ключевым звеном в головокружительной интриге вокруг Хиропрактика, которая понемногу приобретает вполне апокалиптический характер и размах.
