Словом, формально роман Клайн в самом деле рассказывает о секте, причем секте вполне конкретной: в «девочках» Рассела читатель без труда узнает «Семью» Чарльза Мэнсона, на счету которой по меньшей мере семь жестоких убийств, совершенных в Калифорнии летом 1969-го. Однако есть в «Девочках» и вторая (а на самом деле, конечно же, первая и главная) история, и это история о любви - или, вернее, о ее трагической недостаче, и о том, на что мы готовы пойти, чтобы выцыганить у мироздания хоть каплю сверх отмеренной нам нормы.
Героиня «Девочек» - подросток, недолюбленный, одинокий, беззащитный перед чужим взглядом, и потому вечно рассматривающий себя чужими - как правило, равнодушными - глазами («В том возрасте я была в первую очередь предметом оценки, и только, поэтому в любом общении сила всегда была на стороне моего собеседника»). Ее слепая жажда быть увиденной по-настоящему, быть принятой и понятой так неодолима, что позволяет ей успешно игнорировать многочисленные предупредительные сигналы: испорченные продукты, которыми питаются обитатели ранчо, и грязь, в которой они живут («гниль» и «вонь» - чуть ли не самые частые слова в романе), постоянный наркотический туман, полупринудительный грубый секс, унижения, угрозы, вымогательство... За один внимательный взгляд, за одно ласковое касание Эви готова отдать всё, что у нее есть, и украсть недостающее, чтобы внести плату сполна. Клайн с едва ли не физиологической достоверностью воссоздает это щемящее подростковое ощущение, которое зудом отдается в душе любого читателя, независимо от возраста (читатели младше двадцати лет, вероятно, вообще почувствуют, что им засунули руку в сердце и немного пошевелили там пальцами).
Беспощадная, как героиновая ломка, потребность в любви, и сосущая внутренняя пустота, требующая заполнения, становятся двигателем романа, а секта, затягивающая героиню в свои сети, - метафорой «всего плохого», что может случиться с человеком, оказавшимся во власти этого демона. Поэтому оставаясь романом о секте и цементирующих ее механизмах, «Девочки» Эммы Клайн - это в первую очередь роман о чувствах, о юности и муках взросления, точный, глубокий и универсальный.
Тони Моррисон
Боже, храни мое дитя
Американка Тони Моррисон, лауреат Нобелевской премии по литературе и любимая писательница телеведущей Опры Уинфри, - известный мастер понажимать на болевые точки своих читателей. Однако если в прежних книгах она двигалась, так сказать, широким фронтом, надавливая то в одном месте, то в другом, и в конечном итоге «пробивая» практически каждого, то на сей раз Моррисон действует более сфокусированно. Вся ее книга - исследование разных аспектов насилия над детьми, при этом насилие понимается достаточно широко - от банальной нелюбви и отвержения до насилия сексуального и физического.
Главную героиню, черную, как ночь, красавицу Брайд из-за слишком темного оттенка кожи с детства не любит мать, и, страстно желая, чтобы та хотя бы взяла ее за руку (уж не говоря о том, чтобы обняла или позволила называть мамой), Брайд возводит страшную напраслину на ни в чем не повинную женщину, молодую учительницу, искренне любящую своих воспитанников. Бойфренд Брайд, молодой интеллектуал Букер, не может пережить давнюю потерю брата (конечно, брат стал жертвой насилия), и всё его дальнейшее существование - одна затянувшаяся попытка остановить время, превратить собственную жизнь и жизнь окружающих в мемориал погибшего мальчика. Куин, любимая и мудрая тетушка Букера, его верная наставница и опора, похоже, когда-то давно проворонила насилие в отношении собственной дочери. Маленькая Рейн, которую подобрали и привели домой добрые хиппи (потом они точно так же подберут на горной дороге Брайд, отправившуюся искать сбежавшего Букера, но попавшую в аварию), с кривоватой усмешкой рассказывает о жизни, которую вела с мамашей-проституткой, охотно сдававшей дочку «в аренду» клиентам. Даже двуличной и отталкивающей Бруклин, подруге Брайд, есть что вспомнить о собственном детстве такого, о чем лучше бы никогда не вспоминать...
Все эти истории у Моррисон переплетаются в тягостную, удушающую паутину вяжут героев по рукам и ногам, не дают дышать, любить - да что там, попросту жить. Детские травмы тянут в прошлое (порой не метафорически, а совершенно буквально - в какой-то момент Брайд замечает, что ее тело становится всё более подростковым, а потом и детским) и, барахтаясь в этом чернильном омуте, каждый из героев романа обречен на одиночество - свое горе невозможно ни с кем разделить, в чужой беде каждый видит лишь отголосок собственной и, вроде бы, оплакивая другого, на самом деле плачет только о себе. Парадоксальным образом травма не объединяет, но разъединяет, а ее осознание не очищает, но изолирует каждого человека в тесной клетке пережитого страдания, создавая опасную иллюзию собственной исключительности.
«Боже, храни мое дитя» - безусловно, очень важное высказывание на актуальнейшую тему детской травмы и насилия. Однако беда этого романа в том, что воспринимать его нам приходится сразу и в диахронном, и в синхронном контексте, сравнивая, с одной стороны, с более ранними вещами той же Моррисон, а с другой - с прочими книгами о «слезинке ребенка», появившимися в последнее время, и, конечно же, в первую очередь с нашумевшей «Маленькой жизнью» Ханьи Янагихары. И. увы, в обеих номинациях «Боже, храни мое дитя» заметно проигрывает. Восхитительное сочетание мистического безумия с острой социальностью, характерное практически для всех книг Моррисон, начиная с дебютных «Самых голубых глаз на свете» и заканчивая гениальной «Возлюбленной», на сей раз выглядит несколько механистично - и потому разочаровывающе: прием вместо чуда, фокус вместо мистерии. Если же проводить сравнение с «Маленькой жизнью», то придется признать, что по силе эмоционального воздействия «Боже, храни мое дитя» выступает просто в другой лиге - нет, плакать и обмирать на сей раз никто (окей, почти никто) не будет, совсем не тот масштаб трагедии.
И тем не менее, подлинно выдающийся писатель (к числу которых Тони Моррисон, вне сомнений, относится) даже не в самых лучших своих вещах способен сделать нечто, не доступное другим. Там, где все остальные в зависимости от темперамента видят повод для сострадания, скорби или гнева, Моррисон видит опасность: опыт ее героев показывает, что фиксация на травме разрушительна, а попытка любой ценой разворошить и символически исправить прошлое несет не только облегчение, но и боль, отчуждение - и, ну да, новую травму. И это вещь, о которой говорить и помнить так же необходимо, как и о собственно травме.
Джонатан Koy
Номер 11
Джонатан Коу - автор, умеющий писать сразу на двух уровнях. Каждый его роман - это одновременно и нежное психологическое кружево, сотканное из оттенков и полутонов, и жесткая, на грани с абсурдом социальная сатира, бичующая пороки современного британского общества с леволиберальных позиций. Сочетание этих двух несочетаемых, казалось бы, умений - злобно высмеивать и вместе с тем трогать почти до слёз - сделало Коу одним из самых ярких романистов своего поколения, а заодно, по какой-то странной прихоти судьбы, - одним из самых любимых английских авторов за пределами Англии, в том числе и в России. Предыдущая книга писателя, «Экспо-58», была разочаровывающе простенькой - по крайней мере на фоне его же великолепных романов-соборов вроде «Какое надувательство!» или «Дома сна», так что у читателей была возможность в полной мере истомиться ожиданием и надеждой.
