Они покачали головами. Умею ли я писать?
Они что, думают, я отсталый?
– Не смотрите так сердито, – ответили они, – это просто вопрос. Скажите «нет», если не хотите.
– Скажите-ка лучше, зачем явились.
– Не хотите ли писать для нас. Мы заплатим.
Для «Де Газетт»?
– Раз в две недели, небольшими частями, вплоть до дня гонки, слов на пятьсот, не больше. Мы подпишем ее «Колонка гонщика» и поместим вашу фотографию. Вы же тренируете мужчин из деревни? Представьте, что каждую неделю пишете для них письмо с советами.
– Письмо?
– Да что угодно, Вилфрид. Хоть стихи, если вам так больше нравится.
– Все читают «Де Газетт», – сказал я, – моя писанина должна чего-то стоить. Да у меня и советов столько не наберется. Усердно тренируйся, хорошо питайся, ложись спать вовремя, чтобы голова была свежей.
– Вот уже и три части. Расскажите о своей гонке, ведь вы представить не можете, какой подарок всем сделали, возродив ее. Они будут залпом читать ваши статьи, Вилфрид. И не волнуйтесь, ошибки мы поправим.
Они встали.
– Поразмыслите об этом и не чувствуйте себя обязанным.
– Конечно же, ты это сделаешь, – сказал Этьен.
– Ты знаешь, что я не умею писать.
– Я тебе помогу.
Он в последнее время во все влезает, у меня больше нет ни секунды покоя. И я уж молчу о пигалице, которую он поселил у нас дома. Вчера очутилась у наших дверей, надула губы. Что настроение у нее не ахти, оттого что папочка ушел, это понятно, но зачем смотреть так, будто это наша вина? Вы бы видели, как засуетился Этьен. Кушать хочешь, нет? А пить, тоже нет? И улыбался так, словно к нему явилась курица, несущая золотые яйца, а ведь он ее только в записи и слышал. Ей скоро предстоит собрать полный тент слушателей. К счастью, он определил для нее комнату в башенке, там она как у Христа за пазухой. Чем меньше от нее шума, тем лучше. Я ему так сразу и сказал. Я уважаю, что он решил заняться благотворительностью, но пусть делает это без меня. В ответ я услышал, что не должен паниковать. Вот только если он ошибся насчет пигалицы, мы окажемся с голой задницей. Тогда и посмотрим, кто из нас запаникует. И феи не прилетят решать наши проблемы.
Я попросил Стеллу прощупать почву насчет Жюльетты – кто знает, вдруг она придет в себя, когда услышит про гонку? Жизнь продолжается, а что она любит в ней больше всего? Правильно, петь. И разумеется, мы тогда отошлем пигалицу домой.
Если Этьен включит голову.
Красивая девчонка
Стук крышки почтового ящика. Выхожу в коридор. На полу лежит «Де Газетт» со всеми новостями округа. Наше окно в мир, говорит Луи.
Он всегда читает газету первым. Потом она попадает ко мне.
От ужаса я прижимаю ладони ко рту.
Он там. На третьей странице. Крупным планом. С бакенбардами и вечно сияющими глазами. Мой брат.
Я должна ликовать, плясать, бежать резать самого толстого теленка. Но я этого не делаю.
Что-то не так.
Вокруг его фотографии – черная рамка. Толстая, чтобы сразу стало ясно, что она там не случайно.
Как на кладбище.
Спокойно, Жюльетта. Держи себя в руках. Сперва прочти, что написано под фото. Может быть, ты все не так поняла.
Я читаю и перечитываю слова в газете.
Наш Луи еще не вернулся, а они опять устраивают летнюю гонку?
Спокойно, Жюльетта. Спо-кой-но. Пока ты дышишь, ты существуешь.
Звонят в дверь. Я быстро подхожу к окну. Выглядываю из-за шторы наружу. Стелла? Она никогда не приходит по средам. Наверное, ошиблась. Звонок раздается опять. Не ошиблась. Я быстро выхожу в коридор. Берусь за ручку. Оставайся спокойной.
Дверь открывается.
У нее каменное лицо. Я прижимаю руки к ушам.
– Спокойно, Жюльетта, я просто зашла кое-что спросить.
Просто зашла. Не с таким лицом. Я вижу, как она открывает рот.
Не хочу ли я пойти с ней. Но ведь только я смогу его узнать, в любом обличье.
– Нет, – отвечаю я.
Стелла хмурится.
– Ты уже прочла «Де Газетт», как я вижу. Значит, ты знаешь, что опять будет гонка? А потом танцы. Ты не хочешь спеть? Ты знаешь репертуар, ты бы фантастически спела. У тебя нет желания? Ну ничего, у них есть кое-кто на примете. Девочка-родственница, только приехала. Будем надеяться, она поет так хорошо, как заявляли. Красивая девчонка.
Так много слов. Слишком много. Я уже половину забыла.
Но последние слова я услышала.
– Красивая девчонка?
– Длинные черные волосы, большие глаза, бледная кожа, знаешь этот типаж, наверное.
– Как из фильма, – продолжила я, – я видела, как она целуется.
– Что? Здесь, у тебя под носом? С кем?
Я пожала плечами.
– Но…
– Я закрыла глаза.
Стелла вздохнула.
– Они… больше чем целовались?
Я кивнула.
Она помолчала. Потом обернулась и посмотрела на улицу.
– Тут так тихо. Не хочешь переехать в центр? Там освободилось несколько домов. И все-таки. Ты видела, эта девушка такая молодая, наверное, у нее мало опыта. Если надежды не оправдаются, может быть, тогда все же ты?.. Нет? Уверена?
Дверь захлопнулась.
Я захожу в дом, сажусь на стул. Секунды, минуты, часы проходят мимо.
You’re gonna love me like nobody’s loved me,
come rain or come shine
[24].
Завтра будет новый день.
Лили
– Годами наши родители буквально в лепешку расшибались, чтобы сделать из «Бельведера» приличное место, потом годами мы занимались тем же самым. Мы могли сказать со спокойным сердцем: у нас дело, которым можно гордиться. И тут появляется пигалица, которая считает, что ей все можно. Говорю тебе, Этьен, ты допустил серьезную ошибку, когда впустил ее сюда. Оглянуться не успеешь, как о тебе пойдет дурная слава. Ты хоть раз видел, чтобы она смеялась? Ты правда веришь, что она таким кислым лицом привлечет народ в наш тент?
– Если хотите, я уеду.
Стоит на пороге, в глазах сверкают молнии. Его певица.
– И речи быть не может, – сказал Этьен.
– Да мне все равно.
Она пожимает плечами, смотрит в потолок, глубоко вздыхает. На случай если мы до сих пор не поняли, мадам оказалась здесь против своей воли. Но если она думает, что такое отношение здесь стерпят, она ошибается.
