– Вода?
– Да, наверняка он решил, что вода все смоет. Но это означает, что из человека, одержимого чистотой, он превратился в человека, который надеется на авось. Раньше он истово их чистил, а теперь вдруг заленился? Странно. Тем более что на этот раз он оставил след ДНК…
– Да-да, на веревке. И это тоже странно. Обычно он просто душил их хомутом. Почему он изменил еще и способ? Дай взглянуть.
Марк взял папку с делом, быстро пролистал, вытащил нужный протокол:
– Ты читала отчет об этом куске веревки? – спросил он.
– Еще не успела, просто отметила, что имени там нет.
Марк встряхнул листом бумаги перед носом у Лудивины:
– На веревке нашли собачью шерсть!
Лудивина выпрямилась:
– Потому что веревка была ему нужна не для того, чтобы ее связать… Это поводок, который он носит с собой! Я была права! Вот как он завязывает с ними разговор!
Марк сосредоточенно продолжал выдвигать гипотезы:
– Может, он выследил ее заранее? Ты говорила, что он охотник, возможно, он следил за Анной несколько дней или недель, составил представление о ее расписании.
– Возможно. Судя по сведениям, собранным полицией, она часто гуляла там после работы.
– Чем она занималась?
– Помощница директора в небольшой компании по продаже автозапчастей. Никакой связи с предыдущими жертвами.
Лудивина и Марк прилипли к фотографиям, пытаясь не отдаваться во власть ужаса и мыслить трезво. Сеньон отсутствовал все утро: он был занят бумажными делами, связанными с арестом педофила. Гильема Лудивина снабдила письмом от капитана Форно, подтверждающим изменение протокола, применяемого судмедэкспертами при вскрытии, и отправила к прокурору, чтобы поскорее получить разрешение на эксгумацию тел двух первых жертв: она надеялась обнаружить в них следы ДНК насильника.
– Его метод так изменился, – повторила Лудивина. – Мне даже не верится, что его фантазии столь чудовищно преобразились всего за год. А если жертв было больше? Если изменение шло постепенно?
– Мы все проверили, ты сама знаешь, что других жертв нет. Он точно не закопал их у себя в огороде, он так не поступает, он избавляется от тел… Значит, мы бы их нашли.
– Тогда почему он не убивал целый год, а потом вдруг его почерк так радикально изменился? – разозлилась Лудивина, ненавидевшая, когда все в деле было настолько неясно.
При этих ее словах Марк отступил на шаг назад и склонил голову на бок, чтобы лучше рассмотреть снимки. Внимательнее всего он изучал снимок, на котором было видно все тело Анны.
Он подошел ближе.
– Черт его побери, – вдруг пробормотал он себе в бороду.
– В чем дело? Что ты видишь?
Марк указал на футболку жертвы с гигантским якорем.
– А что, если он за ней не следил? – совсем тихо спросил он. – Что, если он наткнулся на нее неожиданно, убил ее потому, что увидел нечто ставшее для него триггером?
– Что, например?
Марк закрыл пальцем низ якоря, так что видна была только его вертикальная деталь, перечеркнутая вверху перпендикулярной чертой: веретено и шток.
– Представим, что она сложила руки на груди и закрыла ими то, что сейчас закрываю я. Что он при этом увидел?
– Например… крест, – предположила Лудивина.
Марк кивнул.
– Ты использовала верное слово. Методы убийцы изменились, потому что сам он стал радикалом, – значительно проговорил он.
28
Марк мерил шагами кабинет.
– Вот почему он никого не убивал целый год! – торжествовал он. – Он изменился, внутренне, психологически. Его удерживала вера, она оказалась гораздо сильнее его фантазий.
– Я не уверена в том, что обращение к религии способно вернуть такого человека на верный путь, – возразила Лудивина. – Его толкает на убийство нечто невероятно сильное, во много раз превосходящее его самого: это стремление определяет его разум, а когда оно взрывается, он не может сдержаться, не может больше думать о добре и зле, о человеческом законе.
– Пойми, неважно, обратился ли он в ислам, или у него вдруг случилось религиозное озарение, важно одно – он решил посвятить себя Аллаху. Естественно, ему пришлось бороться с собой, возможно, он даже изолировал себя от окружающего мира, принимал какие-нибудь сильные лекарства, калечил себя, чтобы успокоиться, и в результате сколько-то продержался. Целый год. Он выбрал путь к Богу и, вероятно, пошел по нему с тем же пылом, с которым прежде совершал убийства. Это фанатик, ты права, и если он во что-то верит, то отдается этому сполна, до потери разума. Он открыл для себя ислам, и вера помогла ему не сорваться.
Лудивина села на край стола.
– И все эти выводы ты сделал, взглянув на якорь, который кто-то теоретически мог бы принять за христианский крест?
– Нет, я обдумал все, что мы знаем, и такая версия представляется мне вполне разумной! Смотри: он поверил в Бога, неважно, как именно и почему, такое все время случается, а потом понял, что высшая сила, которая им управляет, запрещает ему насиловать и убивать так, как он прежде делал. И он попытался ей покориться, но взялся за это с той же страстью, с которой прежде совершал убийства. Его ненормальность проявилась по-новому: раньше в ее центре стояло насилие, теперь на его место пришло служение Богу.
– Его ненормальность – плод неустойчивого, извращенного строения его личности, он сам и есть эта ненормальность, в ней собрано все то, что в нем есть патологического, он не может обращать ее на что-то еще, это не так работает.
– Конечно, он остается тем же извращенцем, но вся нездоровая энергия, которая обычно заставляет его удовлетворять собственные фантазии, теперь обращена на истовое служение Богу. Вот что делает его все более и более радикальным, в том числе и в вере! Естественно, он так и не избавился от своих сексуальных фантазий: Анна – подтверждение этой его двойственности! Очевидно, он не собирался ее убивать, но вот он встретил ее, она шла, скрестив руки под грудью, и он принял якорь за христианский крест. Тогда в нем столкнулись два радикальных начала: религиозный фанатик увидел в ней безбожницу, заслужившую самое жестокое наказание, а для извращенца она стала знаком, который Бог послал ему, требуя удовлетворить их обоих. В результате он изнасиловал ее ради себя и убил во имя Аллаха.
– И у него с собой был хомут?
– Почему нет? Наверняка эта мысль уже давно его преследовала, напряжение все нарастало, его осаждали фантазии, в глубине души он чувствовал, что скоро взорвется, и давал себе все большую свободу. Для начала он стал бродить по безлюдным местам. Потом стал носить с собой хомут, просто так – он не разрешал себе пускать его в ход, но это его возбуждало. Он чувствовал, что скоро совершит безумство. Достаточно было получить знак. Правильно его интерпретировать.
