Она поймает эту гадину. Этого насильника. Этого фанатика. Такова была ее собственная цель. Все остальное – дело ГУВБ.
Единственная хорошая новость пришла, вопреки всем ожиданиям, от прокурора Беллока – он сам ей позвонил. Он запросил вырезанные половые органы первых двух жертв, которые так и хранились в специальном хранилище, поскольку дела не были закрыты. В знак уважения к судьям, которые рассматривали эти дела об убийствах, а также ради получения единообразных выводов от специалистов, Беллок отправил биологический материал в те же лаборатории, которые привлекали для анализа еще при первом расследовании. Это были частные лаборатории, вполне компетентные, однако работавшие дольше, несмотря на то что прокурор потребовал провести срочный анализ. Лудивина не могла опомниться от радости и долго благодарила Беллока, не забыв заодно извиниться.
Входя в казарму, она заметила на бульваре мужчину на мопеде, в мотоциклетном шлеме: он пристально смотрел на нее, и поэтому она замешкалась у дверей. Их разделяло ограждение. Она не могла вспомнить, встречались ли они раньше, но его лицо показалось ей знакомым.
Мужчина опустил визор, нажал на газ и исчез в потоке машин.
Она решила, что это журналист или какой-то жандарм, бывавший в ОР, имени которого она не запомнила.
Она была точно уверена лишь в одном: это не кто-то из ее бывших любовников.
Внутри у нее все сжалось от тревоги, хотя она и не сумела понять, почему. Она отогнала тревогу прочь.
Как глупо переживать из-за лица, показавшегося знакомым.
«Но его взгляд. Он был… тяжелым. Пустым».
Она все выдумала. День был ужасным, она уже две недели интенсивно работала над расследованием. Пора отдохнуть. Выходные пойдут ей на пользу.
Над Парижем загремел гром.
«Будет гроза», – вновь сказала себе девушка, входя в казарму.
Гроза разразилась ранним вечером.
31
Голос стих, скрестись тоже перестали. Лудивину снова окружило черное безмолвие. Так было не лучше.
Где он? Когда он снова появится? Станет ли следующий раз последним? Когда он возьмется за нее? Пары ударов электрошокером хватит, чтобы ее усмирить. Первый хомут уже через миг затянется у нее на шее. Пока он будет ее насиловать, она будет чувствовать, как хомут с каждым движением тел все сильнее стягивает ей горло. Затем он затянет второй, чтобы у нее не осталось ни единого шанса. Третий хомут она даже не почувствует, но это животное станет тянуть за него с нечеловеческой жестокостью, а потом выйдет из комнаты и оставит ее задыхаться в одиночестве, в этом тошнотворном месте.
Лудивина жалела о том, что ее знания по судебной медицине столь глубоки. Она знала, что асфиксия может быть очень долгой. До нескольких минут. Все зависит от давления на горло. Если он постарается, она быстро умрет. В ином случае агония может продлиться минут пятнадцать. Почти тысяча бесконечных секунд, когда она будет скользить в пустоту. Без возможности повернуть все вспять. Она будет уверена лишь в одном – в неотвратимости смерти. Почти тысяча секунд ужаса, сожалений, пошедших прахом надежд.
Она знала, что поведет себя так же, как те девушки, что сорвет себе ногти, что попытается поддеть хомуты, разрывая собственную плоть. Зачем? Она не сможет снять их голыми руками. Но, даже зная об этом, она все равно не сможет удержаться. Желание жить окажется сильнее. Она будет бояться смерти, даже несмотря на боль и страдания.
По пищеводу волной поднялась кислота, спазмы в желудке скрутили ее пополам.
«Только не язва, не здесь, не сейчас!»
Ей нужно было думать о другом, но стресс не давал организму покоя, пожирал его изнутри.
Лудивина со стоном попыталась сменить позу в своей узкой темнице. Она больше не могла оставаться взаперти, без возможности двигаться, размять запястья, намертво скрученные хомутами так, что на них уже появились первые капельки крови.
«Он со мной говорил».
Эти слова словно сами собой высветились у нее в голове. Лудивина ухватилась за них. Да, он с ней говорил.
«Как с живым существом. С ним можно наладить контакт».
Нет, в действительности он обращался не к женщине, а к предмету, который должен был дозреть и затем принести ему наслаждение. Он сеял в ее душе страх и этим возбуждал сам себя.
На самом деле он говорил с самим собой.
«Наслаждение».
Вот она, входная дверь. Доставить ему наслаждение. Правильными словами. Коснуться эрогенных зон его больного мозга, чтобы он не захотел сразу ее убить, чтобы она еще какое-то время продолжала его возбуждать.
Лудивина вспомнила все, что сумела узнать о самом убийце, его поведении, его навязчивых идеях, его новой вере и возможных противоречиях, которые могли возникнуть в связи с ней.
Ей нужно было сыграть с ним в игру. Подобрать идеальный тон. Стать канатоходцем, идущим над бездной. Если она потеряет равновесие, пластиковый хомут схватит ее за горло.
Она принялась обдумывать, как подойти к теме, представила себе разговор с ним, приготовилась не попадаться в возможные ловушки, решила, как будет сдерживать его, длить его возбуждение, но вскоре поняла, что все это ей никак не поможет. Слишком много вариантов. Ей придется импровизировать. Довериться самой себе.
Но главное – у нее нет права на ошибку.
Кто-то поскребся в холодную каменную стену. От неожиданности она дернулась.
«Он уже вернулся!»
– Ты сухая? – спросил резкий, нездоровый голос. – Совсем сухая? Я наполню тебя, мелкая мразь!
У Лудивины свело спазмом желудок, запершило в горле.
Она сделала долгий выдох, чтобы сдержаться, чтобы не дать страху одержать верх. Он все еще с ней говорил. Это хорошая новость. Он еще не добрался до нее и не стал избивать: нужно использовать этот шанс.
Почему он закрыл ее здесь, не изнасиловал ее сразу?
«Потому что он сомневается? Нет… Чтобы овладеть своей жертвой. Он хочет возбудиться сильнее. Этап поисков, наблюдения, само похищение – все это уже позади. Наступил новый этап наслаждения».
Лудивина вспомнила выводы, которые сделала, глядя на тело второй жертвы, Элен Триссо. Он избил ее, когда она уже была мертва.
«Все вышло не так хорошо. Наслаждение было не столь опьяняющим, как он себе представлял, и он избил ее от ярости, от разочарования…»
Он много фантазировал. Слишком много. Но когда доходило до дела, все выглядело совсем не так, как он воображал.
«Вот почему он держит меня взаперти. Он знает, что может в любой момент меня изнасиловать, но выжидает, терпит. Это последние мгновения эйфории, ведь, скорее всего, реальные ощущения окажутся куда менее сильными, чем он думает. Так что он наслаждается своей уверенностью: он меня изнасилует, он хочет, чтобы все было просто невероятно, прямо как в его мечтах, он пока еще верит в то, что так и будет, и наслаждение, которое он испытывает сейчас, в этот миг уверенности, едва ли не сильнее того, которое он получит потом».
