– Другого адреса нет? Ты уверен?
– Мы ничего не нашли.
– Он работает на себя, может, что-то где-то арендует?
– Мы уже все перепроверили, его фирма зарегистрирована по его домашнему адресу.
Сеньон захрипел от отчаяния.
– Мы проверяем его окружение, хотим узнать, вдруг кто-то дал ему ключи от какого-нибудь сарая или склада, но дело гиблое, – признался Гильем. – Он почти ни с кем не общается, друзей нет…
Сеньон прижал телефон ко лбу. Он терял надежду.
Прошли уже сутки с тех пор, как она исчезла.
– Он никогда не оставляет их в живых так надолго, – пробормотал он.
– Что? О чем ты говоришь?
Сеньон взял себя в руки.
– Ни о чем, без вас мы ничего не можем, продолжай, – бросил он и повесил трубку.
Жандармы из ГВНЖ вышли из дома под взглядами жителей, которые наконец заметили, что что-то происходит, и высыпали на балконы, прилипли к окнам.
– Всех допросить! – приказал Жиан. – Начиная с непосредственных соседей. Осмотреть подвал. Сеньон, вы занимаетесь квартирой, сейчас приедут люди из ЭКО, все тщательно осмотрят. Я хочу знать все!
Сеньон опасался, что у преступника все же был сообщник. Не обязательно подельник, просто доброжелатель, думавший что-то вроде: «Смерть полицейским, не знаю, брат, что ты там натворил, но хочу предупредить, что они сейчас торчат у тебя в квартире». У него зазвонил телефон. Марк Таллек. У Сеньона не хватило сил ответить ему – не сейчас, не в момент, когда ему все равно нечего было сказать. К дому подъезжали все новые машины, синие отблески работающих маячков отражались в глазах собравшихся зевак. Военные из ГВНЖ уже грузились в свои фургоны с затемненными стеклами, их место в здании заняла толпа жандармов в гражданском.
У Сеньона вновь зазвонил телефон.
– Таллек, не время сей… – рассердился он, прежде чем успел прочесть имя на экране.
– Его мать умерла четыре года назад, – на одном дыхании выпалил Гильем. – Никаких следов продажи дома, с тех пор в нем никто не живет, он меньше чем в трех километрах от вас, в довольно пустынном районе, высылаю тебе сообщение с адресом.
Сеньон оглушительно свистнул.
41
Хлипкий, пыльный музей давно прошедших времен. Стол с пластмассовой столешницей, холодильник восьмидесятых годов, старый телевизор, накрытый вязаной салфеточкой, потрескавшийся линолеум, выцветшие обои – в домишке, стоявшем в тупике на опушке леса, уже давным-давно ничего не меня- лось.
Стволы ружей ГВНЖ обшарили каждый уголок. Две группы двигались очень быстро: они обследовали домик с быстротой опытных спецназовцев.
Начав спускаться по лестнице в подвал, головная группа тут же заметила преступника в самой дальней из расположенных там комнат: в резком свете свисающей с потолка лампочки стоял голый мужчина.
Он заметил их в тот же миг.
У его ног лежало тело. Женщина, которую он бросил еще на несколько часов в могилу, чтобы снова обрести контроль над собой, уверенность в себе, чтобы снова ощутить желание – и чтобы окончательно ее измучить, чтобы она больше не оказала ему сопротивления. Но все же, когда он резко, рывком распахнул люк, она закричала.
Лудивина завопила, как существо, понимающее, что сейчас умрет, что настал его последний час и что он будет жутким. Затрещал электрошокер: его голубая искра несколько раз осветила яму, и женщина наконец затихла, замерла. Дьявол у нее в глотке навеки замолк. Теперь он сможет ее сломать. Это точно.
Тогда он с трудом вытащил ее из ямы и бросил на бетонный пол.
Грязный матрас был накрыт пластиковой пленкой. Больше всего на свете голого мужчину возбуждал один-единственный звук – скрип пленки под тяжестью тел, раздававшийся при каждом движении бедер, при каждом совокуплении. Резкий, сухой, пустой звук, трение искусственного материала о природный, соударение пластика с воздухом, спаривание доминирующего с подчинившимся, звук, с которым трутся друг о друга влажные ткани, с которым изливается жидкость, с которым рвется кожа, звук его хриплого дыхания, их жалобных стонов. Звук, с которым тело под ним наполняется. Звук, с которым он его заливает. Звук полного подчинения.
Все, что он подготовил для Лудивины.
Едва заметив страшные черные силуэты, голый мужчина метнулся к коробке для рыболовных снастей, стоявшей возле бутылок с отбеливателем.
Пулеметы «ХМ-МП5-А5» выстрелили всего трижды. Две пули вошли ему в корпус, взорвали его таз и изрешетили кишки. Он упал на колени, держа руку в коробке, где поблескивал револьвер. Боль еще была лишь посланием, не ощущением, он еще оставался в плену у собственных фантазий, еще несколько секунд должно было пройти, прежде чем он ощутит чудовищный ущерб, нанесенный его телу, поймет, что его кости раздроблены, что внутренности изорваны в клочья. Но голый мужчина не терял этих драгоценных секунд. Он крепко сжал в руке револьвер.
Направил дуло на тело у своих ног.
Совершить догму, забрать эту кафир с собой…
Его лицо взорвалось, мозг разлетелся по стенам, унося его последние мысли, рисуя алые узоры смерти, и он рухнул прямо на Лудивину.
42
Лудивина боролась и сумела выбить себе отсрочку. Дважды.
Всего несколько часов.
Несколько часов, позволивших ей прожить дольше, чем прожили все остальные. Несколько часов, позволивших ГВНЖ ворваться в подвал всего через пару минут после того, как голый мужчина пропустил через тело Лудивины сильный заряд тока, а затем вытащил ее из ямы.
Все произошло в один миг.
Удары электрошокером почти остановили ее сердце, но тело у Лудивины было крепкое, спортивное, укрепленное множеством выпавших на ее долю испытаний. Она пережила и это – безусловно, худшее из всех. Она почти потеряла сознание, едва слышала где-то вдалеке звуки штурма, словно это был слишком громко работающий соседский телевизор, и даже не понимала, что это правда, что пришли за ней.
Когда голый мужчина наставил револьвер на Лудивину, люди из ГВНЖ открыли по нему огонь, на этот раз целясь в голову, понимая, что живым они его не возьмут. На кону стояла жизнь их коллеги.
Череп голого мужчины разлетелся в клочья, тело отбросило назад, а потом, в силу странных биомеханических реакций, швырнуло вперед, прямо на его жертву.
Но он успел выстрелить. Последний нервный импульс. Удар пальцем по курку. Последний рефлекс тела, довершившего то, чего сам голый мужчина уже никак не мог хотеть.
Блестящий револьвер с дымящимся стволом несколько раз перевернулся в воздухе, отскочил от пола.
Крупный калибр.
Красная волна щедро залила светлые волосы Лудивины. Ее разбитый лоб. Ее выжженные, размазанные по бетонному полу глаза среди кровавых ошметков серого вещества.
