Новая игрушка из киндер-сюрприза на этот раз ждала ее на ее рабочем столе. «Имейте в виду, если я поймаю этого шутника раньше, чем он сам явится ко мне с повинной, я ему целый год буду портить жизнь!» – притворно разъярилась она.
Теперь ее это даже забавляло. Она видела, что ее коллеги явно помогают автору этой затянувшейся детской шутки.
Они обменялись последними новостями, договорились назавтра вместе пообедать, и Лудивина отправилась домой, убеждая себя, что все в порядке, что ей нужно побыть одной, что только это и поможет ей забыть о нападении, что не стоит использовать других для того, чтобы сбежать от собственных проблем.
Она чувствовала себя на удивление спокойно. С момента ее освобождения прошло всего два дня, но она уже сумела пережить происшедшее с ней. Ни рыданий, ни приступов паранойи, ни ночных кошмаров. Редкие вспышки воспоминаний о стоящем над ней голом мужчине, пара слезинок, краткие мгновения стресса, но в целом ничего сверхъестественного – ей нужно было жить с этим дальше, нужно было свыкнуться.
«Все в порядке. Да. Именно поэтому ты сейчас одна дома, в темноте, сидишь лицом к террасе, чтобы не терять сад из виду… но все в порядке»
Мысли о расследовании занимали ее целиком, давали ей то, что ей было больше всего нужно: минуты без мыслей о пережитом.
Чей труп обнаружили в саду Антони Бриссона? В начале Лудивина решила, что этот человек мог быть хорошо знаком с убийцей с железной дороги. Убийство по личным мотивам. Начав свою кровавую охоту, Бриссон заодно свел и личные счеты. Но теперь она уже не была в этом уверена. Вскрытие провели днем, пока Лудивина разгуливала по предместьям Парижа вместе с Марком. Отчет прислали Марку на почту, они прочли его вместе, сидя в машине, склонившись над телефоном. Ничего невероятного. Лудивине запомнилось, что на изувеченной плоти лица обнаружили волокна ткани. Убийца уничтожил лицо жертвы, изуродовал его ударами тупого предмета, возможно кувалды, но перед этим накрыл лицо тканью. В процессе в плоть впечатались волокна ткани, которую убийца затем убрал. Он обработал труп негашеной известью и закопал.
«Если убийца стыдится того, что делает, он закрывает лицо жертвы. Так же поступают те, кто знаком с жертвой, кто не осмеливается смотреть, как она умирает. Антони Бриссон не любил убивать. Он делал это потому, что иначе было нельзя, потому что не хотел попасться, потому что хотел себя защитить. Новые друзья, правоверные, сделали его своим личным головорезом: они называли ему имя, но все же ему не нравилось убивать. То же верно и в случае с неопознанным трупом, Х. С ним тоже расправился Бриссон, сомнений быть не может. Он совершил убийство, потому что его попросили, но сделал это против своей воли – и потому накрыл жертве лицо. Он действовал из преданности. Он выполнял приказ силы, во много раз превосходящей его».
Так же было и в случае с посредником, Лораном Браком, и в случае с основным координатором, Фиссумом. С той лишь разницей, что Х был убит так, чтобы никто никогда не сумел его опознать.
«Потому что он мог привести прямо к террористической ячейке?»
Его ДНК расскажет нам о нем – если только он есть в наших базах данных.
«Нет, его там нет. Если они пошли на такие меры предосторожности, то уж точно не совершат столь грубую ошибку».
Есть еще что-то. Точно.
Ее внимание привлекло какое-то движение на улице, перед домом. Тень. Человек.
«Прямо у меня под окнами».
Сердце заколотилось. Где ее табельное оружие?
«Не в кобуре, нет, прямо здесь, рядом со мной».
Она и правда еще не совсем оправилась.
Зазвонил ее телефон. Марк.
– Алло?
– Я перед твоим домом.
– Ага.
Лудивина выдохнула с облегчением, но не испытала никакой радости.
– Один из парней, которых назвал Ишам, не выходит на связь.
– То есть?
– Мы не сумели его задержать, нигде не можем его найти. Понимаешь?
– Эм-м… Кажется, да.
– Это наш террорист номер один, Лудивина. Можно мне войти?
52
Абель Фремон.
Двадцать пять лет. Отец из Пикардии, мать из Алжира. Вырос в предместьях Парижа, в школе ничем не выделялся, судимостей нет, с местной преступностью тоже не связан, самый обычный парень, скромный, почти невидимый. Его засекли в интернете: он задавал вопросы, связанные с религией, на специальных, все более и более узконаправленных, форумах; он не защищал терроризм напрямую, но признавал, что не готов его осуждать. Его круг общения в Париже стоил ему дела под грифом S, но затем его след затерялся: он исчез из интернета и перестал встречаться с друзьями-ваххабитами из XVIII округа. И не случайно: он познакомился с имамом Фиссумом, мечеть которого находилась совсем рядом с его домом, и стал вести себя гораздо скромнее и осторожнее, так что ГУВБ только сейчас вновь вышла на его след. Один из двадцати тысяч человек, на которых в ГУВБ были заведены дела под грифом S и за которыми невозможно было вести постоянную слежку, внезапно всплыл на поверхность.
– Это свежий отчет, я его только что получил, – пояснил Марк, раскрыл лежавшую перед ним тонкую папку и выложил на стол фотографию.
Они пили чай в кухне у Лудивины, сидя на высоких табуретах за барной стойкой. Она наклонилась, чтобы получше рассмотреть грубоватые черты лица парня на фотографии – настолько неприметного с виду, что ему наверняка легко будет затеряться в толпе студентов. Он может незаметно проникнуть куда угодно: жизнь старательно стирала с его лица всякие знаки отличия, пока наконец религия не одарила его яркими красками, о которых он так мечтал.
– У него хорошие родители, – рассказывал Марк. – Настолько хорошие, что от их поведения попахивает полным пофигизмом. В школе Абель не хватал звезд с неба, но все же как-то учился, не проявлял склонности ни к какому виду спорта, но все же ходил в спортивные секции, попробовал себя в разных профессиях, но нигде особенно не прижился. У него была пара приятелей в его районе, но настоящих друзей не было, иными словами, он все делал наполовину и просто ждал, пока жизнь пройдет мимо. Но вдруг он открыл для себя ислам: подслушал какой-то разговор на улице. Речь шла о религии его матери, его бабки и деда, которых он любил, так что он прислушался. Тот разговор его зацепил. Он, человек, не знавший, что делать со своей жизнью, внезапно понял, что ислам расскажет ему обо всем, даст ему ответ практически на все повседневные вопросы. И для него все стало гораздо проще. Лучше того, чем больше он отдавался религии, тем больше его уважали. Он знакомился с такими же людьми, как и он сам, и они не смотрели сквозь него. Как он мог отказаться от такого? Очень скоро он попал в струю и стал практиковать строгий ислам в точном соответствии со священными книгами, а его окружение окончательно превратило его в истого ваххабита.
– Готового в любой момент совершить теракт? – изумилась Лудивина.
