Марк покрутил в руках чашку. Взглянул на девушку своими чистыми, честными глазами. Она поняла, что он готовится перейти к сути дела:
– Думаешь, сами террористы считают себя чудовищами? – спросил он. – Они называют себя «террористами», потому что им навязывают это определение, но в душе они ощущают себя истинными героями. Я приведу пример: ты смотрела «Звездные войны»?
– Фильмы? Да, но не все запомнила…
– Помнишь этих во всех смыслах положительных повстанцев, которые борются против Империи, захватившей власть во всей Галактике и стремящейся подчинить себе все живое? Наши террористы представляют себя такими же повстанцами. Империя – это западная цивилизация: она развращает человека и пытается его подчинить, обращаясь для этого к его порокам. Помнишь, как повстанцы взорвали гигантскую Звезду смерти, секретную базу своих противников, размером с целую планету? Террористы часто используют эту аналогию при вербовке, потому что знают, что «Звездные войны» популярны в молодежной среде. Ты еще не раз обнаружишь, что при необходимости они преспокойно используют нашу «нечестивую» культуру… Понятно, что на базе таких размеров, постоянно строящейся и перестраивающейся, жили и работали тысячи гражданских, многие с семьями, но повстанцы все равно не задумываясь взорвали ее. Это ключевой момент саги, настоящий праздник. Потому что цель гораздо важнее, чем все остальное. Потому что есть такое понятие, как «необходимые побочные потери». Террористы рассуждают точно так же. Гибнут грязные неверные, которые заслужили смерть, или невинные жертвы, которых ждет рай, где их будет вечно тешить Аллах.
Марк отхлебнул чаю и продолжил:
– С их точки зрения хорошие именно они, ведь именно их озаряет свет правды. Ну а мы – угнетатели. Они противостоят нашим империалистическим ценностям, которых более не разделяют или вообще никогда не разделяли. Если молодым людям представляют все именно в таком свете, очень многие загораются идеей стать героями, защитить правое дело. Им дают оружие, они оказываются в подполье, происходящее становится все более и более захватывающим. Вербовщики нащупывают их интересы: видеоигры, фильмы, реконструкция боев, образы доблести и отваги, щедро сдобренные духовностью, и в конце концов заполучают их, потому что – вот она, изюминка! – все их действия станут лишь шагом на пути к вечным райским наслаждениям.
– Какое умелое промывание мозгов, – выдохнула Лудивина.
– Лишь в некоторых случаях. Кто-то, наоборот, действует по собственным убеждениям. Все они вне всяких сомнений экстремисты, но не всеми манипулируют.
– И Абель, судя по тому, что ты мне рассказал, из числа вторых.
– По крайней мере, он был таким вначале. Вербовщики знают свое дело, они работают с эмоциями, а не с разумом, и все эти их подопытные кролики реагируют нутром, не мозгами. Они не анализируют, а лишь чувствуют: это и проще, и глубже, и к тому же у завербованных нет возможности пойти на попятный, по меньшей мере вначале. А потом многие уже просто не успевают остановиться. Им рассказывают об ужасах, которые терпят их братья-мусульмане в Сирии или в Ираке, показывают отлично сделанные, бьющие прямо в сердце пропагандистские фильмы, где страдают женщины и дети, которых уничтожают скоты из Коалиции: классические приемы, которые перемежаются чтением Корана, подтверждающего, что те, кто идет по пути, указанному Аллахом, всегда могут поступить правильно.
– Когда я смотрела новости после терактов, меня всякий раз изумляло, что многие террористы – французы. Для некоторых людей быть французом уже ничего не значит: они прежде всего мусульмане, религия одержала верх над национальной принадлежностью. Наша страна не смогла остаться для них на первом месте, не сумела создать истинную идентичность, построенную на общепринятых ценностях: получается, что наша страна, подобно многим другим, утратила самую суть того, что мы прежде называли патриотизмом.
– Все еще хуже, эти экстремисты ненавидят страну, в которой выросли. И хотя радикальные националисты не хотят даже слышать об этом, но, если ты испытываешь столь сильную ненависть к своей родине, в этом есть не только твоя вина: сама страна явно допустила какую-то грубую ошибку. Государство тоже несет ответственность. Да, растерянные молодые люди находят в исламе ответы, но дело еще и в том, что наши правительства слишком часто обращались с нами как с идиотами. Все то вранье, которым нас без конца пичкали американцы, чтобы вторгнуться в Ирак, чтобы скрыть свои провалы, те ужасы, которые они там творили… Их поддержали англичане и вообще все европейцы, Франция вторглась в Ливию, в Мали, то есть на мусульманские территории. Со временем все эти молодые люди оказались пленниками исламистской пропаганды, собственной непристроенности и своей родины, которую они ненавидят. Они борются за ислам, за спасение мусульман, против лжи, за светлое завтра.
Лудивина чувствовала себя подавленной. Безоружной перед стеной проблем такого масштаба. Она предпочла сосредоточиться на том, что могла сделать сама.
– И как же нам теперь быть? – поинтересовалась она.
– Наши службы проверяют все окружение Фиссума, стараются охватить его как можно шире и как можно глубже во времени. Я хочу заняться прежними сторонниками, которые затем отвернулись от имама: теми, кто сумел начать более «западную» жизнь, отказавшись от ваххабизма, и прежде всего теми, что пьет алкоголь, бывает на вечеринках…
– Для меня исламские террористы выглядят совсем иначе.
– Если мы говорим о тех, кто действует в одиночку, то они действительно с головой окунаются в религию. Но террористическая ячейка с точной задачей действует по-другому, особенно если она была создана уже давно. Она бросает все силы на подготовку к удару, которая порой занимает несколько лет, а ее члены, желая остаться незамеченными, практикуют такию. Изначально так называли искусство скрывать собственную веру, чтобы избежать наказания; сегодня это военная стратегия, призванная подорвать силы врага и допускающая, что для достижения конечной цели мусульманину, возможно, придется попрать все законы ислама. Во имя такии террористы могут курить, пить, встречаться с разными женщинами, и так далее, лишь бы их не поймали и лишь бы они в конце концов сумели совершить нечто куда более масштабное. Я уверен, что они прибегли к этой тактике, чтобы уйти от наших радаров или вообще на них не попадать.
– Ты считаешь, что никто из тех, кто сейчас сидит у вас в камерах, не имеет отношения к террористической ячейке?
– Почти уверен. Начиная с какого-то момента все стало слишком четко рассчитанным. Они все где-то там, на свободе. Они ждут сигнала.
– Ты знаешь, какова их цель?
– Не имею ни малейшего представления. До Рождества осталось меньше месяца, это было бы весьма символично, но мне кажется, все случится раньше. Обратный отсчет начался со смерти Лорана Брака, а с тех пор прошло уже три недели. Мне кажется, у нас осталось очень мало времени.
Лудивина накрыла ладонью руку Марка.
Этим вечером дом казался ей необычно холодным. Ей хотелось, чтобы Марк остался. Она могла себе это позволить: отношения с ним не были бегством, уже нет, напротив, они стали для нее прочной опорой, фундаментом, державшим ее на плаву.
