Богатые общества отвечали на ускорение миграции ужесточением иммиграционного контроля. В первую очередь это происходило по той причине, что ускорение миграции совпало с замедлением экономического роста в богатых экономиках: золотое тридцатилетие подошло к концу. Уровень безработицы, к моменту ослабления контроля за иммиграцией снизившийся приблизительно до 2 %, достиг уровня примерно в 8 % и застыл на нем. Рост безработицы не был вызван иммиграцией, но он лишил силы очевидные аргументы, послужившие основанием для открытия границ, в то же время породив не менее очевидные аргументы за то, чтобы снова их закрыть. Вследствие несогласованности политических процессов и экономических циклов в разных странах одни страны вводили более строгие правила миграции почти одновременно с тем, как другие осуществляли их либерализацию. Если в 1965 году миграция подверглась существенной либерализации в США, то Великобритания в 1968 году впервые приняла меры к ее ужесточению. Австралия, в 1960-е годы активно субсидировавшая иммиграцию, в 1990-е годы наложила на нее серьезные ограничения.
Но если первоначальное открытие границ основывалось немногим более чем на краткосрочных политических соображениях, то и за последующим введением ограничений не стояли ни серьезное понимание процесса миграции и его последствий, ни продуманная этическая позиция. Миграционная политика проводилась исподтишка и нерешительно. Как ни странно, главные политические партии уклонялись от каких-либо решений в сфере миграционной политики, несмотря на то что она вышла на первые места в рейтингах политических приоритетов избирателей. Левые политики, к тому моменту в основном поддерживавшие миграцию, явно «замалчивали этот вопрос, допускали столько миграции, сколько мы могли вынести, и утверждали, что она способствует экономическому росту». Позиция правых политиков, к тому времени в целом выступавших против миграции, принимала форму «смутного противодействия миграции при отсутствии каких-либо откровенных шагов из страха прослыть расистами либо сделать что-либо, что могло бы замедлить экономический рост». Природа не терпит пустоты, и точно так же ведут себя политики-оппортунисты. Пространство, не занятое главными политическими партиями, быстро захватили всевозможные гротескные фигуры: расисты, ксенофобы и психопаты сумели завлечь в ряды своих сторонников обычных, вполне достойных граждан, у которых вызывает все больше беспокойства молчание главных партий. К настоящему моменту экстремистов сдерживает лишь мажоритарная избирательная система. В США и Великобритании, где наличие такой системы осложняет выживание третьих партий, экстремистам не удалось прочно встать на ноги. Однако практически во всех обществах с более инклюзивными избирательными системами партии, сделавшие ставку на антииммигрантскую политику, сейчас получают поразительно большую долю голосов. Главные партии, напуганные становлением экстремистских сил, еще сильнее уклоняются от обсуждения проблемы иммиграции, вместо того чтобы вести разумную дискуссию по этому вопросу. Можно рассматривать такой результат либо как шокирующее разоблачение простых людей, либо как шокирующее разоблачение главных партий: лично я придерживаюсь последней точки зрения. Не стоим ли мы в двух шагах от катастрофы, если в некоторых европейских странах около пятой части коренного электората тратит свои голоса на поддержку маргинальных партий из-за того, что главные партии не желают должным образом обсуждать проблему, которую их избиратели справедливо или несправедливо считают самым важным вопросом, стоящим перед их страной?
Так как же должна выглядеть честная дискуссия о миграционной политике? Во-первых, она должна основываться на беспристрастно собранных фактах – таких как три вышеназванных главных факта. Разумеется, в придачу к этим существует много других фактов, и некоторые из них будут рассмотрены в следующих главах. Опираясь на эти факты, следует начать открытое обсуждение вопроса об этичности иммиграционных ограничений. Если все такие ограничения априори являются этически нелегитимными, то миграция достигнет размеров, намного превышающих наблюдавшиеся в предыдущие десятилетия. Если же они легитимны, то им будут противостоять резко возросшие силы спроса, вследствие чего намного большее значение приобретут принципы и механизмы контроля.
Часть II
Глава 3. Социальные последствия миграции
В данном разделе я собираюсь рассмотреть вопрос о том, каким образом будущая миграция может сказаться на коренном населении стран, принимающих мигрантов. В этой фразе ключевым является слово «будущая». Вопрос «Принесла ли миграция пользу или вред?» сейчас интересует меня в меньшей степени. Если он непременно требует ответа, я сказал бы, что пользы от миграции все же было больше, но это сейчас несущественно. На секунду представим себе невероятную ситуацию: всеобщее убеждение в том, что миграция была вредна. Даже в таком случае ни один разумный человек не станет требовать репатриации мигрантов и их потомков. В современных богатых обществах массовые изгнания немыслимы. Поэтому, несмотря на конкретность и абсолютную осмысленность вопроса «Принесла ли миграция пользу или вред?», ставить его так же неуместно, как спрашивать: «Стоило ли вам рождаться на свет?». Вопрос, который я в итоге собираюсь рассмотреть, носит гипотетический характер: если нас ожидает существенный прирост миграции, как она скажется на населении принимающих ее стран? Как было показано в главе 2, в отсутствие эффективного контроля миграция неизбежно ускоряется, и потому этот вопрос, несмотря на его гипотетичность, вполне уместен. С целью направить ваши мысли в нужную сторону сразу же укажу, что воздействие миграции в первом приближении можно изобразить в виде перевернутой U-образной кривой: умеренная миграция полезна, а крупномасштабная – вредна. Поэтому для нас важен не вопрос о том, полезна ли миграция или вредна, а о том, какое количество мигрантов является оптимальным. В свою очередь, ниже будет показано, что ответ на этот вопрос зависит от того, насколько быстро мигранты вливаются в состав коренного населения.
Поскольку данный раздел посвящен влиянию миграции на население принимающих ее стран, следует признать, что некоторые экономисты считают бесполезной саму постановку этого вопроса, не говоря уже о попытках ответить на него. Наиболее типичные этические рамки, используемые в экономике, носят утилитарный характер: «максимум счастья для максимального числа людей». В применении к таким глобальным проблемам, как миграция, они дадут простой и поразительный ответ: то, что происходит с коренным населением стран, принимающих миграцию, несущественно до тех пор, пока мир в целом выигрывает от миграции. Несмотря на то что этот универсально-утилитарный моральный компас является стандартным в экономическом анализе, он слабо связан с тем, что думает большинство людей. Ниже мы вернемся к этому моменту. Другое возражение, связанное с постановкой этого вопроса, выдвинул Майкл Клеменс, видный экономист и сторонник более массовой миграции, спросивший: «Кто это – „мы“?». Он утверждает, что с точки зрения какого-нибудь будущего столетия «нами» будут считаться потомки как современного коренного населения, так и мигрантов. Поэтому, по его мнению, необходимо задаться вопросом о том, принесет ли иммиграция долгосрочные блага этим потомкам. Как мы увидим ниже, я думаю, что такая попытка представить себе будущее может быть полезна. Но в данном случае аргумент Клеменса попахивает жульничеством. Чтобы понять недостатки того или иного аргумента, иногда приходится довести его до крайности. Чисто гипотетически предположим, что массовая иммиграция привела к исходу большей части коренного населения, однако оставшиеся вступили в браки с иммигрантами, и их совместное потомство живет лучше, чем жили они сами. Зная это заранее, коренное население могло сделать разумный вывод о том, что массовая иммиграция не отвечает его интересам. Будет ли законным ограничение на прибытие мигрантов, введенное на основе такого понимания своих интересов, зависит от того, признана ли свобода передвижения в качестве глобального права.
