Мультикультурализм как слияние тоже не вызывает особых возражений с этической точки зрения. В отличие от ассимиляции, он признает равное достоинство и за мигрантом, и за коренным жителем. В мультикультурализме не существует иерархии культур, а лишь волнующий и креативный процесс культурного смешения. Слияние требует и от мигрантов, и от коренных жителей взаимного интереса к их культурам и приобщения к ним. С учетом численного преобладания коренных жителей можно предположить, что в новой культуре на первый план выйдут черты коренной культуры, и потому мигранты должны быть готовы к более значительной культурной адаптации, чем та, которая предстоит коренному населению. Однако подобное требование относится к сфере практики, а не этики. В Великобритании самым популярным национальным блюдом стала куриная тикка, вытеснившая традиционную рыбу с чипсами. Нельзя сказать, что куриная тикка появилась в Британии вместе с иммигрантской культурой; скорее ее можно назвать британским новшеством, появившимся благодаря иммигранту, который успешно решил задачу слияния своего собственного культурного опыта с местным спросом на фастфуд. В практическом плане слияние влечет за собой примерно те же последствия, что и ассимиляция. Единственное различие заключается в потенциальном риске того, что социальная модель в результате слияния утратит свою прежнюю функциональность: напомним, что в экономическом смысле не все культуры равны друг другу.
Сепаратизм и переселенцы
Среди европейской политической элиты вплоть до недавнего времени доминировала тенденция к поддержке мультикультурализма, понимавшегося как право на культурный сепаратизм. Эта точка зрения и политика, на которую она опиралась, представляли собой реакцию на выказывавшееся основными группами иммигрантов предпочтение к культурному сепаратизму и в то же время легитимизировали его. В число объективных проявлений этого сепаратизма входит географическое распределение иммигрантов. Они предпочитают селиться рядом друг с другом, если этому не препятствует сознательная политика со стороны государства. В этом нет ничего удивительного: иммигранты, уже освоившиеся на новом месте, являются очевидным источником информации и содействия для новоприбывших. В некоторых странах – например, в Канаде, – власти активно старались противодействовать этой тенденции, требуя от иммигрантов селиться там, где им будет указано. Великобритания тоже пыталась проводить такую политику, направив некоторое число сомалийских иммигрантов в Глазго. Через несколько недель один из них был убит расистами, и от такой политики по понятным причинам отказались. Но в отсутствие каких-либо сдерживающих мер иммигранты, прибывающие в Великобританию, чем дальше, тем сильнее концентрируются в нескольких английских городах – в первую очередь в Лондоне. Согласно переписи 2011 года, коренные британцы стали меньшинством в их собственной столице. Более того, иммигранты крайне неравномерно распределены даже в самих этих городах. Согласно индексу сегрегации, из 36 мигрантских кластеров в Европе наибольшая концентрация мигрантов наблюдается в бангладешской общине в Брэдфорде. В Лондоне мигранты скапливаются во внутренних районах города, в то время как коренное население перебирается на окраины, образуя так называемую структуру пончика. Но и во внутреннем Лондоне мигранты концентрируются в определенных местах. Например, из данных британской переписи 2011 года следует, что на протяжении последних десяти лет самым быстрорастущим округом в стране являлся расположенный во внутреннем Лондоне Тауэр-Хамлетс, население которого выросло на 26 %. Главным образом этот рост происходил за счет иммигрантов из Бангладеш: почти половина всех бангладешцев в Лондоне живет в одном этом округе, и наоборот, к бангладешцам сейчас относится более половины детей в Тауэр-Хамлетс.
Кроме того, сепаратизм, хотя и не так легко поддающийся количественной оценке, наблюдается и в сфере культурных практик. Этот процесс затрагивает далеко не все иммигрантские группы и, возможно, в большей степени связан с распространением исламского фундаментализма, нежели с политикой стран, принимающих мигрантов. Например, французские иммигранты-мусульмане во втором поколении по сравнению со своими родителями реже позволяют своим детям питаться в школьных столовых. В Великобритании бангладешские женщины все шире практикуют ношение паранджи, в то время как в самом Бангладеш это не принято: в данном случае очевидно, что иммигранты не цепляются за обычаи своего родного общества, а лишь стараются отличаться от коренного населения. В Великобритании этот культурный сепаратизм привел к предложению – высказанному не кем иным, как архиепископом Кентерберийским – о том, чтобы парламент ввел в стране параллельную юридическую систему, основывающуюся на законах шариата. Если такое случится, это станет чистым примером того, как мигранты приносят с собой свои институты.
В одном шаге от юридического сепаратизма находится политический сепаратизм, находящий опору в географическом и культурном сепаратизме. Одним из проявлений такого сепаратизма является воспроизведение политических организаций из стран – источников миграции в странах, принимающих мигрантов. Например, на работе местного самоуправления в Тауэр-Хамлетс явно отражается вражда между двумя ведущими политическими партиями Бангладеш: Лигой Авами и Бангладешской национальной партией. В то время как функционирование этих бангладешских политических партий в британской политике в целом скрыто от глаз общественности, можно привести и более известный пример: в 2005 году британские мусульмане создали свою собственную политическую партию – «Уважение». К настоящему моменту она победила уже на двух довыборах в парламент: в Тауэр-Хамлетс и в Брэдфорде – местах, где наблюдается очень высокая доля иммигрантов-мусульман. «Уважение» – откровенно мусульманская и азиатская партия, объединяющая избирателей на основе их самоидентификации. Кроме того, она находится в крайней оппозиции к традиционным политическим партиям. В Великобритании избиратели могут голосовать как лично, так и по почте. В Брэдфорде партия «Уважение» получила три четверти голосов, поданных по почте. Почтовое голосование, как и невооруженная полиция, – полезный атрибут цивилизованного общества, но при этом он опирается на неявные договоренности. Почтовое голосование в принципе может нарушать принцип тайного голосования. В таких семьях, где глава семьи обладает значительной властью над прочими домочадцами, заполнение избирательных бюллетеней, отправляемых по почте, не всегда может быть названо свободным волеизъявлением. Разумеется, эта критика относится и к семьям коренных жителей, имеющим иерархическую структуру; однако в настоящее время такая структура представляет собой очевидное культурное отличие, отделяющее многие иммигрантские семьи от нормы, действующей в семьях коренных жителей.
В настоящее время местное самоуправление Тауэр-Хамлетс ведет борьбу за то, чтобы этот округ получил статус города, дающий более обширные полномочия. С учетом географического распределения иммигрантов дальнейшая тенденция к политическому сепаратизму, вероятно, приведет к тому, что в некоторых городах установится власть политических партий с доминированием иммигрантов. Это в какой-то степени будет соответствовать насаждению институтов бедных обществ в богатых обществах на уровне городов. В какой-то степени можно назвать ироничным то, что видный исследователь экономического роста Пол Ромер выдвинул в точности противоположное предложение. Он разделяет мнение о том, что уровень благосостояния в конечном счете определяется институтами, но предлагает простое на первый взгляд решение: города хартии. В таких городах, созданных на территории, предоставленной властями бедной страны на условиях долгосрочной аренды, будут действовать законы какой-либо развитой страны. Например, Бангладеш может согласиться на то, чтобы какой-либо клочок его территории управлялся по законам Сингапура, или, если на то пошло, Великобритании. Как предсказывает Ромер, установив таким образом правление закона, мы добьемся того, что на эту территорию хлынут инвестиции и люди. Ирония предложения Ромера, вывернутого наизнанку – насаждения институтов из стран – источников миграции в странах, принимающих ее, – состоит в том, что если Ромер прав, то мигранты, возможно, сами того не сознавая, бегут от дисфункциональных институтов, которые они как переселенцы явно хотят принести с собой.
