Тот же самый процесс происходит и в Канаде, но в более серьезных масштабах, а масштаб здесь имеет значение. Восточные азиаты сейчас занимают около половины мест в канадских университетах по таким предметам, как право. Таким образом, вполне вероятно, что в следующем поколении около половины канадских судей будет иметь восточноазиатское происхождение. Станет ли такой состав судейского корпуса проблемой для местного населения, зависит от того, насколько хорошо восточные азиаты интегрированы в канадское общество. С одной стороны, вполне возможно, что восточные азиаты просто станут канадцами: и то, что половина судей в Канаде окажется выходцами из Восточной Азии, будет столь же несущественно, как если бы половина из них была левшами. Но с другой стороны, можно предположить, что в условиях активно насаждаемого мультикультурализма восточные азиаты превратятся в замкнутую, сплоченную общину, практикующую эндогамные браки и обладающую своей собственной культурой со своеобразными ценностями и убеждениями. В таком случае у коренного населения будут вполне понятные основания для беспокойства по поводу того, что такая большая доля судебных дел разбирается людьми, сохраняющими иную культуру.
Еще один аспект, в котором проявляется исключительность иммигрантов, – это их активы. В то время как большинство мигрантов из бедных стран изначально обладают меньшими активами по сравнению с коренным населением и потому конкурируют с ним за социальное жилье, капитал становится одним из критериев для выдачи въездных виз. В результате распределение средств среди мигрантов приобретает двойной перекос: среди них не только больше бедных, чем среди коренного населения, но и больше богатых. Популярный довод, которым обосновывается политика выдачи виз богатым людям, сводится к тому, что привезенный ими дополнительный капитал даст прирост производительности и заработной платы. Экономистам следует скептически относиться к этому аргументу. Капитал свободно перетекает из одной богатой страны в другую, и потому дополнительный капитал, привезенный мигрантами, с большой вероятностью будет компенсирован оттоком, восстанавливающим равновесие на финансовых рынках. Но поскольку непосредственный приток капитала вполне очевиден, в то время как компенсирующий отток скрыт от глаз общественности, политики все шире используют богатство как критерий допуска в страну. Однако прибытие состоятельных иммигрантов сказывается на жилищном рынке: богатые люди покупают дорогую собственность. Например, в Лондоне около 70 % элитного жилья сейчас скуплено мигрантами. Это может отразиться на обществе. Фред Хирш выдвинул концепцию «позиционных благ»: это такие блага, которые наделяют их обладателей социальным престижем, но имеются в ограниченном количестве. Он был обеспокоен тем, что рост процветания порождает разочарование у тех людей, которые не могут себе позволить приобретение подобных благ, несмотря на рост доходов. Если Хирш прав, то на первый взгляд полезное для страны, хотя и унизительно звучащее заявление о намерении отобрать у других стран их богачей может оказаться весьма спорным шагом.
В то время как иммиграция сверхбогачей, возможно, не столь желательна, как многие думают, антииммиграционное лобби старается сыграть на другом аспекте, наделяющем иммигрантов исключительностью, – на их преступных наклонностях. Данные о преступности среди мигрантов страдают поразительной неполнотой, однако их приближенной заменой может служить доля иностранцев среди заключенных. По всей Европе в силу разных причин иностранцы, как правило, составляют непропорционально большую часть населения тюрем. Весьма типична в этом отношении Франция, где на долю иностранцев приходится около 6 % общего населения страны и 21 % заключенных. За пределами Европы эта тенденция проявляется не повсеместно: в США мигранты отличаются значительно более низким уровнем преступности по сравнению с коренным населением. Я обсуждал эту ситуацию с руководителем исследовательского подразделения британского Министерства внутренних дел, и мы пришли к выводу о том, что такой результат, по-видимому, обусловлен четырьмя факторами. Первый из них – та культура, которую мигранты привозят с собой из своего родного общества. Профессор Сэмпсон, социолог из Гарварда, объясняет пониженную преступность мигрантов в США рядом характерных социальных черт мексиканцев. Он сравнивает их крепкие семейные структуры, трудовую этику и религиозность, снижающие склонность к преступлениям, с американской культурой 1950-х годов. Поскольку разные группы иммигрантов резко различаются своей культурой, это влияние определяется не масштабами миграции, а ее структурой. Вторым фактором являются законные возможности, имеющиеся у мигрантов в принимающей их стране. Если они не обладают особыми навыками и сталкиваются с дискриминацией на рынке труда, то с большей вероятностью выберут преступный образ жизни. Таким образом, создает ли этот фактор прочную связь между миграцией и преступностью, зависит как от состава мигрантов с точки зрения их квалификации, так и от политики на рынке труда. Третий фактор носит демографический характер: большинство преступлений совершается молодыми лицами мужского пола, и потому если политика властей в первую очередь благоприятствует иммиграции молодых мужчин, то мигранты составят непропорционально большую долю заключенных. Четвертым фактором служат социальные связи с другими членами общества. В силу антисоциальности преступного образа жизни его легче примирить с самоуважением: чем слабее связи с потенциальными жертвами, тем ниже уровень взаимного внимания.
Если сложить воздействие миграции на доходы коренного населения применительно к различным временным горизонтам, то мы получим, что краткосрочное воздействие миграции будет разным в зависимости от того, кем вы являетесь. По-видимому, вполне разумным будет предположение, что на нижних ступенях лестницы дохода коренные трудящиеся сталкиваются с некоторым снижением заработной платы, уменьшением мобильности и довольно значительным сокращением доступа к социальному жилью, однако большинство трудящихся оказываются в выигрыше. В среднесрочном плане присущая иммигрантам склонность добиваться успеха ведет к росту доходов, но может лишить коренное население сверкающих призов. В долгосрочном плане любое экономическое влияние иммиграции будет ничтожным. Единственным очевидным долгосрочным результатом миграции является сокращение открытого пространства, приходящегося на одного человека.
Стоит ли заменять иммигрантами стареющее население
Широкое распространение – особенно в Европе – получил и такой аргумент в пользу миграции, как демографический. Существует идея о том, что «Иммигранты нужны нам, потому что мы стареем». Некоторые общества в результате крайне некомпетентной социальной политики получили неблагоприятный демографический профиль коренного населения. Одним из наиболее вопиющих примеров служит Россия, где постсоветская катастрофа, связанная с неудачно проведенным экономическим переходом, привела к резкому снижению рождаемости и росту смертности. Население России сокращалось и только сейчас начинает восстанавливать прежнюю численность. Следствием этих процессов станет фаза, в течение которой уровень иждивенчества – число иждивенцев, приходящихся на одного человека трудоспособного возраста, – весьма резко вырастет. Для устранения этого дисбаланса Россия может прибегнуть к такому способу, как поощрение иммиграции трудящихся молодого возраста. Такая же проблема, хотя и в менее драматической форме, стоит в Италии и Китае. Прибытие иммигрантов на постоянное место жительства представляет собой довольно решительный способ исправить временный демографический дисбаланс. Существуют и альтернативные варианты – такие как эмиграция части пожилых людей: например, многие норвежские пенсионеры сейчас переселяются в Южную Европу. Кроме того, общество может потратить часть своих активов – так же, как делают люди, вышедшие на пенсию. За счет такой траты общество сможет импортировать больше товаров, чем оно экспортировало. В свою очередь, это освободит трудящихся, которые вместо участия в производстве смогут обслуживать потребности пожилых людей. Подобное расходование активов вполне посильно для России, имеющей огромные валютные резервы и колоссальные запасы природных ресурсов.
