– Да мне все равно, – уверяла она его. – Пока я не превратилась в человека, ни разу не слышала о том, что в собственном теле может быть что-то неприличное.
Он был обескуражен такой откровенностью, и Амелия поняла, что опять сказала что-то не то. Может, надо было покраснеть от смущения и соврать, что волнуется?
Уже несколько недель Амелия пристально наблюдала за Черити Барнум, чтобы понять, как женщинам полагается себя вести, и обнаружила, что бо́льшую часть времени они уверяют окружающих в том, как довольны, хотя это отнюдь не так, улыбаются, когда им ничуть не весело, и скрывают гнев или раздражение.
Джек от нее такого не ждал. Он не хотел, чтобы она притворялась, ни в чувствах, ни в словах только, чтобы ему угодить.
Поскольку она никогда не задумывалась над такими вещами ради мужа, привычку переломить было трудно.
Вскоре двери в зал откроются, и людской поток устремится в зал. Среди них будет и Барнум под видом обычного горожанина, любопытствующего поглядеть на фиджийскую русалку, чтобы пресечь возможные подозрения в связи русалки с его музеем до открытия шоу.
Через неделю-другую представлений Барнум публично предложит «доктору Гриффину» переехать с русалкой в Американский музей ради удобства состоятельной нью-йоркской публики. Он уже занялся устройством ещё большего аквариума в одном из залов.
В том же зале он собирался демонстрировать жуткую мумию, привезённую приятелем Мозесом Кимболом из Бостона.
Впервые её увидев, Амелия ахнула и отвернулась. Может, это существо и не русалка, но судя по виду умерло в страшных муках. Да и сохранность у экспоната оставляла желать лучшего по сравнению с другими чучелами, например, слоном.
Она очень сомневалась, что кто-нибудь поверит в её родство с этой засушенной обезьянорыбой, впрочем, люди порой охотно верили в такую чушь, что просто не укладывалось в голове.
За спиной Амелии послышались шаги, и за кулисы вышел Леви. «Настоящий щёголь», – подумала Амелия.
В полосатом жилете, высоком цилиндре, клетчатых брюках он совсем не походил на серьёзного Леви Лаймана в строгом костюме, которого она знала.
За последние несколько недель ему пришлось отрастить густую окладистую бороду, хоть они были и не в моде. Терзаясь угрызениями совести, Леви рассказал Амелии про Джойс Хет. Поскольку он был замешан в том обмане, важно было, чтобы никто не заподозрил в докторе Гриффине Леви Лаймана.
Предполагалось, что доктор Гриффин приехал из лондонского лицея естествознания. Леви объяснил, что Лондон находится за океаном в стране под названием Англия, и показал изображение замка на странице внушительного фолианта из личной библиотеки Барнума.
Она сразу же решила, что по окончании работы у Барнума первым делом отправится туда. Амелия никогда не видела замков. Она рассмешила Леви своими расспросами о том, сравнится ли он по величине с «Парк-отелем», самым крупным зданием в окрестности после Американского музея.
– В замке поместится изрядное количество «Парк-отелей», особенно в таком, – ответил он, указывая на картинку. А ещё он объяснил, что раз считается, будто он приехал из другой страны, придётся изображать особый акцент.
– Похож я на англичанина? – спросил он ее, говоря каким-то совершенно чужим голосом.
– Откуда же мне знать? – сказала она, удивляясь, почему он иногда задаёт такие дурацкие вопросы.
Потом, увидев, как он расстроился, добавила:
– Вряд ли большинство публики в этом понимает.
Кажется, его это не успокоило, и он продолжил своим прежним голосом.
– Сначала на сцену выйду я. Расскажу историю про экспедицию к экзотическим водам архипелага Фиджи и о том, как заметил вас с борта судна и уговорил поехать со мной в Нью-Йорк.
Эту часть рассказа они изменили по просьбе Амелии, которая отвергла даже намёк на то, что доктор Гриффин поймал её во время рыбалки.
Леви и Барнум решили, что ей не понравилось, что её поймали, словно животное. Но дело было в том, что ей просто невыносимо любое напоминание о годах, прожитых вместе с Джеком.
С Джеком всё было по-настоящему. Он поймал её в сети и отпустил, но она сама решила к нему вернуться. А эта байка была выдумкой, и Амелия считала, что, если приходится врать, пусть будет ложь от начала до конца.
– Когда я объявлю: «Представляю вашему вниманию, впервые в цивилизованном мире, русалка с Фиджи!», вы выйдете на сцену с этой стороны, а я уйду в другую сторону и потом…
– Я помню, Леви, – сказала она.
Они прогоняли всё это несметное количество раз. Сначала на театральной сцене Американского музея, разумеется, без резервуара с водой, но с прожектором и ступеньками с занавесом наверху. На этих репетициях отрабатывалась каждая деталь будущего представления, кроме прыжка в воду.
А последние два дня они репетировали в самом концертном зале, в строжайшей тайне. Из здания выпроводили всех посторонних, снаружи поставили охрану, чтобы даже мышь не проскочила внутрь. Барнум считал, что ничего не могло быть хуже, если кто-нибудь из публики даже мельком увидит русалку, не купив билета заранее.
Нужна была хоть одна репетиция с погружением в аквариум, чтобы проверить, случится ли превращение вдали от настоящего моря.
Барнум не хотел верить ей на слово.
– Впрочем, обнажённая девица в аквариуме, пожалуй, произведёт фурор не хуже русалки, – добавил он.
Превращение произошло так же гладко, как и в океане. Амелии не понравилась морская вода в аквариуме – несвежая, затхлая, в ней не было вертлявых крошечных существ, которых человек мог увидеть только через микроскоп, а она различала невооружённым глазом. Но всё же вода была морская, и когда она вынырнула на поверхность и сунула руку в банку с песком, то снова превратилась в женщину.
Леви опять взглянул на часы. Всё утро он так часто их доставал, что Амелия порадовалась, что у нее их не было. Стоит только завести часы, так не захочется выпускать их из рук.
– Почти полдень, – сообщил он.
– Да, – согласилась она.
Судя по тому, что солнце не заглядывало в окна вестибюля, оно почти в зените.
Леви зашагал прочь, потом свернул в сторону, взглянул на часы и направился прямиком к ней. Она озадаченно наблюдала за его движениями. Сколько ни мечись туда-сюда, ход времени ничуть не ускорится, впрочем, ему такое замечание вряд ли понравится.
– Как вы умудряетесь сохранять такое спокойствие?
– А что же прикажете делать? – спросила она.
Он открыл рот, видимо, передумал и отвернулся. Потом снова заговорил с таким пылом, что она даже отпрянула.
– Как можно быть такой невозмутимой, ведь скоро все узнают, кто вы на самом деле? После сегодняшнего представления всё тайное станет явным. Неужели это вас не волнует?
