– Если захочу высказаться во весь голос, ты мне рот не заткнёшь.
– Да уж, – рявкнул он – маска напускного спокойствия слетела – и с размаху захлопнул за собой дверь. – Если тебе что втемяшится, пиши пропало. Барнум всё время жаловался, а я только посмеивался, как ты из него верёвки вьёшь, пока сам не оказался в его шкуре.
– Я не твоя собственность, – заметила Амелия. – Ты думал, если я выйду за тебя замуж, то буду твоей, но нет. Я не принадлежу никому – ни Джеку, ни Барнуму, ни тебе, я сама себе хозяйка. Но это не значит, что я тебя не люблю и не хочу остаться с тобой.
– Ты не понимаешь, что такое брак, – пояснил Леви. – «Ибо прилепится жена к мужу своему»…
[3] Обычно женщина полагается на мужа, верит, что он лучше знает, как поступить.
Амелия глубоко вдохнула.
– Ты прав. Если ты хочешь жить строго по древним обычаям, мне лучше уйти. Но если… если сможешь меня понять, то я бы хотела остаться. Я хочу быть с тобой на равных, а не твоей собственностью.
Он нахмурился, и она увидела, как на его лице за мгновение промелькнуло столько чувств: гнев, и гордость, и растерянность, и страсть. Осталась лишь глубокая бездонная печаль.
– Мне без тебя не жить, – проговорил он.
Она заметила, чего ему стоило это признание. Пришлось отбросить прочно засевшие в голове ветхозаветные представления о женщине вообще и Амелии в частности.
– Когда я впервые увидел тебя на утёсе я был ослеплён, ошеломлён твоей неповторимостью, ты была ни на кого не похожа. Я полюбил в тебе всё, даже то, что отличает тебя от людей – ты всегда отстаиваешь своё мнение, не отводишь глаз и рассчитываешь на взаимность. Я просто запамятовал, что моя жена – не простая женщина.
– Так неужели ради любви нельзя поступиться гордыней? – взмолилась она, всей душой надеясь на его согласие. – Подумай! Я уверена, мы ещё можем быть счастливы.
– Я хоть и не так уверен, – вздохнул Леви, – но хочу попытаться.
Она рванулась к нему, барьер между ними рухнул, и хотя особого счастья пока не ощущалось, она надеялась, что всё ещё впереди. Просто к нему нужно стремиться сообща.
– Я напишу Барнуму, – повторил Леви. – После Чарльстона всё это закончится.
Глава пятнадцатая
Первым тревожным знаком была передовица в «Чарльстонском курьере». В то время она не казалась предвестницей беды, позже размышлял Леви, потому что отзыв о выставке был, в целом, лестный.
«Пытливым и интересующимся естествознанием будет также небезынтересно ознакомиться с нерукотворными диковинами… самая любопытная из которых – фиджийская красавица, русалка, прежде встречавшаяся только в волшебных сказках», – вслух зачитал Леви.
– Тебя назвали красавицей.
Амелия пожала плечами.
– С этим, наверняка, мало кто согласится, но Барнум будет счастлив, если статья привлечёт на выставку больше людей.
Леви продолжил.
– «Мы, конечно не можем ручаться, что это чудо природы настоящее, не имея возможности исследовать его научными методами, но стоит отметить, что нам было позволено изучить его, насколько это возможно на вид и на ощупь, и ежели содержится в нём какой обман, раскрыть его сими средствами не удаётся».
Амелия нахмурилась.
– Опять враньё. Меня никто не касался, да и кто бы такое позволил! К аквариуму даже близко никого не подпускают.
– Он просто старается убедить сомневающихся в существовании русалки прийти на выставку, – объяснил Леви. – И пытается подвести хоть какое-нибудь научное обоснование, а ещё набивает себе цену, мол, для редактора газеты сделали исключение.
– Неужели ещё кто-то сомневается в том, что я настоящая русалка? – изумилась Амелия. – Уж в этом-то ни у кого из зрителей сомнений остаться не должно. Просто не верится, что после представления люди всё ещё видят в этом обман.
– Мы так давно выступаем, что я об этом даже не задумывался, – нахмурился Леви. – Возможно, жители Чарльстона более недоверчивы, чем их северные соседи.
– Пусть лучше сомневаются, чем обвиняют во всех смертных грехах, – решила Амелия. Потом со вздохом взяла Леви за руку. – Скорей бы закончился весь этот балаган.
Леви написал Барнуму об их решении покинуть гастроли. Амелия написала Черити, вернее, продиктовала Леви отдельное послание, рассчитывая на её поддержку. Если Барнум станет чинить препятствия, Черити сумеет всё уладить. Ответов не пришло ни от одного, ни от другого. Леви уверял, что это обычное дело, ссылаясь на почту, мол, иногда корреспонденции приходится дожидаться подолгу.
Он втайне беспокоился, что Барнум воспользуется первой же оказией, примчится в Чарльстон и попытается заставить Амелию продолжить гастроли. Ни к чему хорошему это не приведет, и Леви совсем не нужно, чтобы Барнум вмешивался в их семейные дела и подрывал и без того хрупкое согласие. Они с таким трудом налаживали отношения, пытаясь уступать друг другу, быть терпимей даже через силу, всячески доказывать любовь поступками, а не просто словами.
Они часто обсуждали, где можно поселиться вдвоём, подбирали какой-нибудь укромный уголок близ океана, подальше от репортёров, людской суеты и от Барнума, который не преминет убеждать Амелию вернуться.
– Как насчёт Фиджи? – спросила Амелия.
– Не нравится мне эта мысль. Если ты исчезнешь из программы Барнума, первым делом тебя станут разыскивать в тех местах, откуда ты якобы родом.
– Но ты же говорил, что это очень далеко, – напомнила Амелия. – Так далеко, что на корабле туда приходится добираться несколько месяцев.
– Говорил, – подтвердил Леви. – Такое долгое путешествие мне будет перенести нелегко, а может, даже тебе. Не люблю плавать.
– Не любишь? – поразилась она.
Он рассмеялся.
– Я же тебе не рассказывал, чего натерпелся на том судне, которым добирался к тебе в Мэн. Из-за качки всю дорогу мучился от морской болезни.
Амелия нахмурилась.
– Вот уж не знала, что бывает морская болезнь.
– Милая, ты жила в рыбацкой деревне, – заметил он. – Тот, кто не переносит качку, вряд ли там поселится.
– Может, какой-нибудь другой остров недалеко от Фиджи?
– С чего тебя вдруг потянуло на острова? – заинтересовался Леви. – Ведь можно поселиться в каком-нибудь городке на побережье, я бы устроился стряпчим, а ты в любой момент могла бы окунуться в океан, как в Мэне.
– Боюсь я оставаться здесь, – призналась Амелия. – Боюсь попасться на глаза какому-нибудь репортёру или сумасшедшему, вроде Илии Ханта. А на далёком острове нам будет всё равно, пускай думают, что я с Фиджи. Вряд ли кто-то отправится в такую даль только ради того, чтобы меня разыскать. Даже у безумия есть границы.
