− Ну что, будем знакомиться? − весело говорит молодой врач и улыбается.
Я сижу, еле живая, и чувствую, что краска разливается по моему лицу. Что со мной за черт? Я уже не школьница, чтобы так реагировать на мужчин, да и после того, что со мной было, мне кажется, я вообще не должна так реагировать! Но я краснею и мне от этого еще больше стыдно!
− Меня зовут Владислав Сергеевич, но ты можешь называть меня Владислав, − также весело добавляет он, не дожидаясь от меня ответа.
− Вы говорите по-русски? − удивленно поднимаю на него глаза.
В этой больнице я видела все надписи на иностранном языке и все люди, которых мы встречали, также говорили не по-русски.
− Здрасьте! Сами же заказывали русскоязычного доктора, − еще более улыбаясь, говорит Владислав. − Ну что, будем общаться на светские темы или перейдем к делу?
Я что-то пытаюсь пробормотать, но у меня не получается связной речи.
− Как тебя зовут? − спрашивает доктор и я словно прихожу в себя.
− Надежда! − выпаливаю молниеносно.
− Уже лучше! На что жалуетесь, Надежда?!
− На беременность… − тихо бормочу я.
После долгой паузы, я поднимаю на него глаза и вижу, что он еле сдерживает смех. Что-то есть в нем такое, что заставляет меня доверять ему всецело! Отчего-то, мне хочется подойти и поцеловать его.
− Ну, могу сказать, эта болезнь не смертельная, но обследование пройти, все же, стоит, − заканчивает он.
Я сижу и думаю, какого черта я опять несу всевозможную чушь? Ну сколько можно?! Разве нельзя было сказать что-то другое? Он наверное, теперь думает, что я ненормальная или тупая…
− Когда были последние месячные? − спрашивает Владислав и садится за стол. Через пару секунд, он начинает что-то быстро писать, хотя я еще ничего ему не сказала, толком.
− Не помню… − честно признаюсь ему. − У меня были сложные времена…
− Ну, времена у всех сейчас сложные, − вздыхает он, словно мы говорим о банальных вещах, например, кому и какая погода не нравится. − А примерно, тоже не получится вспомнить?
− Нет, − качаю головой. − Может месяц назад, а может уже и три. Вообще не вспомню уже…
− Месячные были болезненные? − снова спрашивает он.
− Да, часто живот болел, я пила обезболивающие, − отвечаю ему и тихонько разглядываю. Все бы отдала, чтобы сейчас подойти и поцеловать его! Внутри меня все запело и засуетилось. В животе растекается сладкая истома.
− А как у тебя со стулом – запоры не мучают? − снова спрашивает он и даже не смотрит на меня, продолжает что-то писать.
− У меня все сложно со стулом, часто идет кровь… − я не успеваю договорить, врач поднимает на меня взволнованный взгляд.
− И ты только сейчас решила обратиться? Ничего себе, будущая мамаша! А если это внутреннее кровотечение?! Возможно, тебе нужна госпитализация! − его голос звучит так строго, но для меня он, как бальзам. Меня даже не пугают его слова, мне кажется, что я теперь, в надежных руках, и со мной уже ничего плохого не случится, никогда-никогда!
− Запоры часто бывают? − снова спрашивает он, слегка успокоившись.
− Да…
− Что делаешь в этих случаях? − снова неудобный вопрос. Мягко сказать, надоели мне его вопросы на подобные темы, я не хочу ему рассказывать все это… Кому угодно, только не этому мужчине!
− Ничего не делаю…
− Кровь часто идет? Боли при этом есть? − снова спрашивает он.
Я молчу, не зная, что ему сказать. Может быть, рассказать, как мне делали “горячую” клизму и после этого начались проблемы? Может рассказать про прострелы? Про адские боли, которые я испытывала и как я почти месяц глушу все виды боли огромным количеством обезболивающего, которым меня снабжала жена Михаила, и которое я теперь сама подворовываю из ее комнаты?
Когда она узнала о беременности, она прекратила выдавать мне таблетки и мне надо было как-то выкручиваться.
− Ладно, давай, раздевайся и ложись на кресло! − серьезным голосом произносит он и смотрит на меня. − И обращайся ко мне на “Ты”, мне не нравится эта официальщина.
Владислав снова улыбается и мне на миг кажется, что над его головой светящийся образовался нимб. Я присматриваюсь, открывая рот от удивления, но почти сразу понимаю, что это эффект специфического освещения в кабинете.
− Одежду можешь сложить на стул, раздевайся и ложись в кресло, устраивайся поудобнее, − снова слышу его голос.
Мое тело окатывает жаром. Что он сказал?! Раздется? Лечь в кресло? Предстать перед этим мужчиной совсем голой? Я еще больше краснею, ощущаю, что с меня вот-вот начнет капать пот.
− Надюша, мы с тобой соотечественники и я сегодня − твой врач, ты не должна меня стыдится, я каждый день вижу много голых девушек, подобных тебе, а за свою жизнь, уже видел не мало, уж поверь. − говорит Владислав, подбадривающим голосом.
Я встаю, все также опустив голову, чтобы скрыть свое смущение и, случайно выдавая, тем самым, что я в полном конфузе. Снимаю с себя кофту, юбку, оставшись в одном лифчике, затем, слегка помедлив, снимаю и трусики.
Залезая на кресло, долгое время не могу справиться с волнением. Владислав сейчас будет смотреть меня там, внизу. Одна эта мысль, заводит меня и я ощущаю, что вот-вот потеку. Боже, а если он заметит это?! Черт, и почему люди не научились, до сих пор, контролировать проявления своих чувств!
Слегка подумав, я расстегиваю лифчик и пытаюсь добросить его до стула, где лежит моя одежда. Промахиваюсь и лифчик падает на пол, не долетев до цели.
Этот жест снова приводит меня в смятение. Черт, что на меня нашло-то, опять?! Что за порыв, снять с себя эту деталь, ведь на приеме у гинеколога, это не требуется. Ну… наверное, не требуется.
Вижу косой взгляд Владислава, он быстро пробежался по моему телу и затем мужчина сразу же отвернулся, увидев, что я смотрю на него. Да уж, ситуация накалилась еще больше…
И вот, он поворачивается и идет ко мне. Вижу, что он волнуется, не меньше моего. А говорит, что у него таких как я, сотни уже за спиной. А может быть, я ему понравилась? Ведь женятся гинекологи на ком-то…. И мне всегда было интересно, каково быть женой женского врача. Ревность не одолевает?
Взгляд врача задержался на открытой его свободному взору моей маленькой, едва набухшей груди, с предательски торчащими сосками.
Неуверенной рукой, Владислав касается моего живота. Я вздрагиваю. Затем он осматривает шрамы, оставленные от глубоких ран, которые совсем недавно затянулись, но до сих пор отчетливо видны.
