Когда же генерал Потапчук увидел съемку протокольной встречи в Кремле, то расстроился вконец.
– Опять, сволочи, договорились между собой, – пробурчал он и записался на прием к директору.
Встречаться и объясняться с ним директор ФСБ не стал, ему было противно отказываться от собственных обещаний. Он позвонил Потапчуку и сказал:
– Никуда не лезь. Можешь считать это устным распоряжением.
– А можно получить письменное? – поинтересовался Потапчук.
– На бездействие приказов не отдают. Когда надо будет что-то сделать, ты получишь письменное распоряжение.
Разговор получился столь же коротким, сколь и неприятным.
"Обложили”, – решил Потапчук.
Глава 6
Кирилл Андреевич Кривошеев с трудом выкроил на службе свободный день. Для этого пришлось туманно объяснять начальству, что по семейным обстоятельствам ему придется отсутствовать целый день, до самого вечера, поэтому лучше его не искать и ему не звонить.
Словосочетание “семейные обстоятельства” Кирилл Андреевич произносил таким тоскливым, замогильным голосом, что даже начальники не решились расспрашивать – может, умер у человека кто-нибудь или при смерти находится, а может, с ребенком случилось что-то из ряда вон выходящее.
Полковнику отказать не могли, тем более что он больше месяца работал без выходных и с утра до позднего вечера, а иногда даже прихватывал часть ночи и при этом ни разу не возмутился.
– Можешь быть свободен. Мы уж постараемся без тебя обойтись.
– Может так случиться, что я все-таки появлюсь.
– Нет, нет, не надо, мы на один день займемся и твоими делами.
– На работе у меня своих дел не бывает. Это наши дела, – веско произнес Кирилл Андреевич, – государственные, – добавил он, захлопывая дверь кабинета начальника.
Своих сотрудников он загрузил работой так, что те и за двое суток, сидя по двадцать четыре часа перед компьютерами, не смогли бы выполнить весь объем работ и изучить все документы. Своей же супруге Ольге Павловне он позвонил на дачу и поинтересовался, как яблоки, не натворили ли большой беды ветер и дождь. Как всегда, ответы его не интересовали, но он их вежливо выслушал. Затем сообщил:
– Меня завтра не ищи, я отлучусь по работе.
В последние несколько лет Кирилл Андреевич не объяснял своей супруге, куда и зачем уезжает. Она к этому привыкла, давным-давно запутавшись в его служебных делах. Спроси ее, чем занимается муж, вряд ли женщина смогла бы внятно ответить на этот вопрос.
Поздним вечером Кирилл Андреевич извлек из-под обложки блокнота заветный кусочек картона – визитку главврача из городского поселка Пырьевск. Он повертел картон в руках и подумал: “Может, его не окажется на месте”.
Он еще долго, как карточный шулер, вертел в тонких узловатых пальцах заветную визитку, зажав ее между указательным и большим пальцами и поворачивая то одной стороной, то другой. Затем дунул на визитку, она завращалась. Кирилл Андреевич загадал: “Если остановится номерами ко мне, то звоню. Нет – значит, не судьба”.
Пока визитка вертелась, Кривошеев понял, что позвонит в любом случае – слишком велик соблазн. Визитка замерла, как флюгер в штиль. Телефонный номер оказался перед глазами.
Кривошеев помнил его наизусть. С трубкой мобильного телефона Кирилл Андреевич вышел на балкон в душные летние сумерки. Одна за другой с писком зажигались кнопки, на дисплейчике высветился номер, длинный, с междугородним кодом. Гудок следовал за гудком-. Сам Кривошеев подходил к аппарату всегда после третьего гудка. Если человеку не очень надо, то после второго длинного гудка он положит трубку, а вот если зуммер срабатывает три или четыре раза, значит, человеку необходимо пообщаться.
– Слушаю, – послышался на удивление бодрый для позднего времени голос.
– Алло, это Виктор Феликсович?
– Да. Кто говорит?
– Вы были у меня недавно в Москве.
– А-а, – обрадовался, как родному брату, психиатр, он и не надеялся, что ему позвонит столь важный человек, – чем могу быть полезен, Кирилл Андреевич?
– Если я завтра подскочу в Пырьевск, вы будете на месте?
– Могли бы и не звонить. Куда я с подводной лодки денусь? Мои больные без меня жить не могут. Я каждый день с ними общаюсь, а если я в отпуск ухожу, то они всегда интересуются, куда это Виктор Феликсович подевался. Уж не уволили ли меня?
– Приятно слышать, что вас ценят, – сказал Кривошеев.
– Что ж это я с вами просто так болтаю, деньги-то щелкают. Приезжайте, тогда и поговорим.
– Не переживайте, – успокоил психиатра Кривошеев. – Я завтра к десяти у вас буду. Вас устроит? Не сильно напрягу?
– Что вы, что вы… Как насчет небольшого пикничка на природе? – обрадовался главврач. – Если задержитесь до послезавтра, то я все организую. У меня здесь все схвачено.
– Пикник отложим до лучших времен. Никого, пожалуйста, не предупреждайте. Я вас настоятельно об этом прошу.
– Понял, не вопрос.
– Спокойной ночи, – попрощался со словоохотливым врачом Кирилл Андреевич и тут же отключил переносной телефон.
Его рука, сжимавшая трубку, вспотела, ухо тоже.
– Черт подери, – произнес Кирилл Андреевич, швыряя трубку на диван, – тяжело все это, аж нутро выворачивает, знаю, что без греха не покаешься, а все-таки тяжело.
И Кирилл Андреевич направился прямиком в столовую, где, взяв с буфета бутылку коньяка, налил себе изрядную порцию в широкий низкий стакан и в три глотка выпил, затем закурил, закинул ноги на круглый стол и принялся тупо смотреть на телевизор, экран которого был погашен. На экране Кривошеев видел свое отражение – отражение растерявшегося человечка.
Этой ночью Кирилл Андреевич спал крепко и спокойно, хотя и недолго. Проснулся на удивление бодрым и полным сил. “Хороший знак. Я уже давно не высыпаюсь. Значит, нахожусь на правильном пути. Делай то, что созвучно твоей душе, и тогда будешь счастлив”, – подытожил он.
Двести километров до Пырьевска он преодолел за два часа, оставив себе небольшой запас времени, он-то ему и понадобился. “Все-таки я предусмотрительный человек”.
Пырьевск вряд ли можно бы назвать городом, даже городским поселком. Местные “небоскребы” – три четырехэтажных дома – воспринимались в Пырьевске как пирамиды на берегу Нила. Все остальное – пыльные сады, серые тополя и одноэтажные, преимущественно деревянные, дома.
Казалось, что город обильно посыпали цементом, который ни дождь, ни ветер не смогут истребить. После Москвы с ее бешеным движением, с толпами народа, шумом, гамом, лязгом и воем сирен Пырьевск казался мертвым городом. Словно чума или нейтронная бомба выкосила все живое. Даже собак и котов не видно.
