– Тогда открывай, это я звоню в твою дверь.
– Минутку.
Глеб бросил телефон в карман и взбежал по лестнице на высокий шестой этаж.
– Зачем врешь? – спросил Федор Филиппович. – Это плохой симптом для такого человека, как ты.
– Плохой симптом, когда начинаешь врать любовнице, начальству же врать сам Бог велел, – ответил Глеб, открывая дверь и пропуская в мансарду генерала.
Замок сухо щелкнул.
– Врать в любом случае плохо.
– Я не обманул, минута еще не прошла.
– Что-то случилось? – поинтересовался Федор Филиппович, аккуратно вешая свой плащ на металлический крючок.
– Долго объяснять, но, кажется, я начинаю ненавидеть свою работу и все, что с ней связано. В том числе и вас.
– Спасибо за откровенность.
– Не за что.
– От тебя пахнет праздником, – сообщил Потапчук, разминая сигарету в пальцах.
– Да уж, но у меня не так много времени, как вам кажется.
– Дурная привычка, – сказал генерал, постучав фильтром по стеклу столика, – теперь сигареты делают такими, что их разминать не надо, а я привык и по-другому уже не могу.
– Надеюсь, Федор Филиппович, вы принесли то, о чем мы договаривались?
– Иначе ты меня бы просто убил, несмотря на субординацию, – рассмеялся Потапчук, с трудом управляясь с замочками нового портфеля.
Чувствовалось, что новомодные вещи он люто ненавидит. Генерал до сих пор писал старой, подаренной ему на пятидесятилетний юбилей авторучкой. Та оказалась более живучей, чем старый кожаный портфель.
– Олигархи Данилов и Ленский встречались с кем-нибудь? – поинтересовался Глеб.
– Они постоянно с кем-то встречаются. Федор Филиппович шелестел бумагой.
– Я имею в виду тех людей, которые могут оказать им финансовую поддержку.
– Нет, так высоко они пока не забирались. А после визита к президенту подобные встречи как ножом отрезало. Они сделались вроде прокаженных. Им теперь боятся даже руку подавать.
– На людях, – добавил Глеб.
– Мы следим за ними плотно.
– Вас что, до сих пор уполномочивают следить за ними?
– Нет, – неохотно признался генерал. – Официально расследование вроде бы никто не прекращал. Вот и получается, что я могу использовать прежнее разрешение.
– А на прослушивание разговоров и внешнее наблюдение санкции имеются по-прежнему?
– Не стану тебя обманывать. Если моя самодеятельность всплывет, то нянчиться со мной, к сожалению, тогда уже никто не будет.
– Что же вам поставят в вину?
– Как всегда. Неужели ты не понимаешь, что происходит?
– Я в самом деле не понимаю, что происходит во власти. Обещали одно, а делают совсем другое.
– Это обычное поведение для политиков.
– Плохо быть известным человеком, – улыбнулся Глеб, рассматривая распечатку, переданную ему генералом ФСБ. – Все твои шаги можно отследить на месяц вперед. Каждая минута у олигархов расписана. Я бы такого подарка судьбы для себя не желал.
– Я уже знаю, что тебя заинтересует из этого огромного списка, – предупредил выбор Слепого генерал Потапчук.
– Вот это интересно! – воскликнул Сиверов, щелкнув ногтем по бумаге. – Они зафрахтовали прогулочный теплоход с рестораном для празднования пятилетия своего сибирского филиала. Наверное, вы, Федор Филиппович, их сильно достали прослушиванием и наружным наблюдением.
– Ты список приглашенных посмотри.
– Петр Данилович Юшкевич, – прочитал Глеб имя, стоящее в списке первым, хотя по алфавиту ему следовало бы стоять одним из последних.
– Их друг из администрации президента. Раньше он у них был там основным лоббистом.
– А вы говорите – прокаженные.
– Приглашение – это еще не визит. Юшкевич может и не приехать.
– Я в этом сомневаюсь.
– По моим сведениям, ему перед выборами президента передали солидный пакет акций. Если они и сумели договориться, то через него. Думаю, мирное соглашение между ними еще не достигнуто. Переговоры в самом разгаре. Вот там, на теплоходе, они и будут договариваться.
Сиверов сидел задумавшись.
– Я этим займусь, Федор Филиппович.
– Не забывай, Глеб Петрович, я действую на свой страх и риск. Прикрыть не смогу. Если тебя прихватят, то мне придется делать круглые глаза, говорить, что вижу тебя впервые.
– Вы пробовали установить на теплоходе подслушивающую аппаратуру?
– Это невозможно, – покачал головой Потапчук.
– Почему?
– Ленский и Данилов выставили у теплохода круглосуточную охрану еще до того, как официально зафрахтовали. Подступиться к нему не было возможности.
– Не только ваша спецслужба вела и ведет их.
– Да, но если что-нибудь и было установлено на борту президентской охраной или МВД, то они уже выявили и ликвидировали всю аппаратуру.
– Это еще больше укрепляет меня в мысли, что я должен попасть на этот праздник жизни.
– Туда не проберешься.
– Вы это серьезно? Потапчук усмехнулся.
– Извини, Глеб, что сказал не подумав.
Наблюдая из окна, Сиверов еле дождался, пока Потапчук скроется за соседним домом. Он быстро закрыл дверь и опрометью бросился вниз. На шаг он перешел только перед своим домом. В окне гостиной пульсировали огоньки двух свечей.
"Я скажу: «Милая, извини», – думал Глеб. – Нет, лучше просто сказать: «Я тебя люблю»”.
Но ничего говорить не пришлось. Квартира оказалась пустой. Вечернее платье было аккуратно повешено на спинку стула. В его блестках теперь уже печально мерцали огоньки свечей.
– Ушла, – сказал Глеб, почувствовав как его голос дрогнул.
В этот момент он готов был согласиться с тем, что в жизни существует что-то, кроме его работы.
– Черт! – он ударил кулаком по столу. Жалобно зазвенели бокалы. Такого при Быстрицкой Глеб себе никогда не позволял.
«Почему она не хочет понять, что я не мог с ней остаться. Я спешил, как мог. Понятно, она придет, мы помиримся, и через какой-нибудь месяц она беззаботно скажет: „Как ты? Все еще помнишь обиду?“»
Сиверов сидел за столом, не притрагиваясь к остывшей еде. Свечи догорали у него на глазах. Вот уже осталось совсем мало, пара сантиметров. Подкрашенный парафин расплавился, фитили норовили в нем утонуть.
Дверь в квартиру тихо открылась. Быстрицкая заглянула в гостиную. Лицо ее оставалось по-прежнему холодным.
