Когда мы останавливаемся около больницы, я вижу, как мимо нас буквально пробегает Ханна, на ней водолазка с закрытыми полностью руками и шеей. Кстати, именно сейчас мне бросилось в глаза то, что она постоянно одета несколько закрыто, и выглядит слишком бледной. Даже ее наращенные ресницы выглядят не ухоженно. Не понимаю почему, она мне казалась разлучницей и соблазнительницей… Где она оставила Бри? Пока мы идем к госпиталю, я жую нижнюю губу, чтобы не напроситься с вопросом о ребенке. Вчера мы просидели с ней до самого вечера, и можно сказать, я немного привыкла к ее ревностным взглядам. Даже вроде как не хотела отдавать Ханне, которая пришла за ней. Опасения улетучились, и я более-менее успокоилась. Может, я нагнетаю, и с ребенком все в порядке, но мне немного неуютно, что Бри не пойми с кем. Крепче обхватываю руку Доусона, и мы подходим к сотрудникам. Меня почти сразу же отделяют от всей компании, предлагают заполнить некоторые документы. Иногда мне кажется, что государственное учреждения такого масштаба надо запретить. Ведь Старбакс и другие кафе на первом этаже собрали толпу наших парней. И мне дико захотелось есть, берем во внимание, что все анализы мы сдали с утра в частной клинике, которая находится рядом с домом. И вот именно сейчас я могла бы бессовестно отравиться гамбургером или луковыми кольцами. Но есть огромный минус в групповых медицинских обходах, а тем более плановых, – это полное доскональное обследование с глотанием трубок и прочими неприятными моментами. Оставить страхи в своем прошлом, я имею в виду, походы в больницу с родителями. Детские фобии по отношению к больницам никуда не делись, но многое изменилось. В целом, я люблю эти стеклянные витиеватые лестницы, красивые современные лифты. Но определенно самое моё любимое место – ферма с животными для детишек и невероятно красивая детская площадка. Вот именно там я предпочитаю заглатывать пищу, наблюдая за всеми этими зайчиками и свинками.
В общем, закружившись по коридорам, я прохожу одного врача за другим. Периодически приходится вставать в живую очередь, чтобы быстрее покинуть эти стены. Мне изначально показалось немного странным, что медперсонал напуганный, настороженный. Поэтому я стала прислушиваться к разговорам посторонних. Впервые за все годы полицейские стоят не только внизу, но и по несколько человек на каждом этаже. Само собой наводит на определенные мысли. Пока я ожидаю, когда меня вызовут, присаживаюсь на диван. Заразная болезнь по имени «Гугл» заставляет из любопытства искать любые новости. Мы же дети прогресса…
Буквально первые строки повергают меня в ужас:
«В Австралии в больнице на западе Сиднея произошла стрельба, в результате которой погиб, как минимум, один человек. Об этом в четверг, 4 октября, сообщает The Sydney Morning Herald.
Отмечено, что сейчас правоохранители оцепили здание госпиталя.
В частности, представитель экстренных служб штата Новый Южный Уэльс подтвердил, что один человек умер от ранения в живот.
По данным австралийских СМИ, вооруженный ножом мужчина зашел в здание госпиталя и угрожал персоналу, после чего его застрелил полицейский. Пока эта информация не подтверждена».
Я напряженно вчитываюсь в строки, получается, что враждебно настроенный человек зашел в больницу среди белого дня и накинулся на людей. Теперь понятно, почему все такие переполошенные. Я не могу чувствовать себя достаточно защищенной здесь. Рядом со мной прогибается сидение, и я подскакиваю на месте.
– Мне тоже показалось это ужасным. Ведь Сидней довольно спокойный город. А тут такой ужас. – Ханна отдергивает водолазку на своих руках и кладет, между нами, медицинскую папку.
– Это ново для нас, думаю, я бы не удивилась, будь то Америка, – скомкано отвечаю ей. – Как дела у Бри? – слова сами собой вырвались, мне стало неловко от моего вопроса.
– Спала замечательно, потом я отвела ее на занятия, и сейчас она находится с няней. Соседка студентка всегда с огромным удовольствием проводит с ней время. – Ханна доброжелательно улыбается. – Ты прости, что я вела себя как с*ка. Просто мы немного не понимали друг друга.
– Да все нормально. Я тоже не самый контактный человек. – Я бы добавила «тем более, если хотят увести моего мужчину». Но эта тайна открылась мне совсем недавно, и признавать ее я пока не готова. – Тебе не кажется, что студентка не может стать отличной няней? В смысле, я бы нервничала оставлять Бри с неопытной девушкой. – Отворачиваюсь от нее. – Прости, это действительно не моё дело.
– Она умеет очаровать любого. – Медсестра выходит из кабинета и называет фамилию Ханны, она спешно проходит мимо меня, низко опускает голову. Кажется, это самый безобидный кабинет, врач психиатр более чем хороший. Не мучает нас расспросами, меня так вообще практически сразу отпускает. Может потому, что я не особо обращаю внимание на его карточки. Как в «Армагеддон», на всех, мне кажется, изображены «сиськи». Откидываю голову на мягкий диван и рукой нечаянно смахиваю папку Ханны на пол. Она раскрывается, я тянусь, чтобы ее закрыть, и меня пугают слова, написанные мелким шрифтом.
«Суицидальное поведение». Беру в руки ее папку и захлопываю буквально перед тем, как она выходит из кабинета врача. Теперь я не могу на нее смотреть никак иначе, чем осуждающе.
– Они готовы принять тебя. – Она видит изменения во мне, и улыбка сползает с ее лица мгновенно. – Ты не должна была этого делать. Читать то, что не принадлежит тебе. – Натягивает рукава на кисти и сжимает их в кулаки.
– Ты сейчас хочешь обсудить это со мной? Или подождешь, пока я закончу? Я хочу убедиться, что ты не настроена враждебно, как в случае с недавними событиями. Мы можем выйти на улицу и выпить по стаканчику охлажденного чая, например. – Я не жалею ее, невозможно понять человека, совершившего несколько попыток самоубийства. А судя по диагнозу, это не просто отравился нечаянно таблеткой. По крайней мере, не один раз.
– Подожду тебя на улице. – Она берет в руки свою папку и практически сразу пропадает из поля моей видимости.
Я не помню, как захожу в кабинет психиатра, он задает какие-то свои вопросы, просит встать ровно, проводит несколько тестов, но все это становится таким незначительным. Ханна не выглядит самоубийцей, способной лишить себя жизни, она прекрасная мать своего ребенка. Что может послужить причиной для подобного? Быть оправданием? Это как погружаться на глубокое дно, разбиться об него из-за ощущения пустоты. Она может быть кем угодно, но раз она решила, что способна родить ребенка и познать прелести материнства, теперь должна быть ответственна. С этой мыслью я довольно воинственно покидаю кабинет врача, пересекаю несколько пролетов лестниц и длинные коридоры. Я хочу высказать ей, какая она дура. И как это ужасно, быть такой долбанутой эгоисткой. Этот чертов мир сходит с ума: ненормальный, который кидается на людей, и идиотка, которая в любой момент пересечет черту. И шла бы она на все четыре, раз такая дура. Но ребенок!!!!
Выскакиваю на улицу, запинаюсь об порожек и вижу Ханну, сидящую на скамье в тени. В ее руках два стаканчика с соком, она посасывает спокойно трубочку, пока во мне кипит гнев.
