Вот теперь его голос такой, как всегда – обычного парня, живущего по соседству. Тео стоит, немного наклонившись вперёд, с его густых бровей стекает ручьём вода, он поправляет ветровку на своих плечах и приподнимает ворот.
– В этом не было необходимости, – отвечаю я ему. – Я могу добраться сама.
– Ты сейчас договоришься, я просто закину тебя в машину и заблокирую двери. Поэтому пойдём, уже хватить строить из себя недотрогу. Кому ты на хер нужна, приставать ещё к тебе. – Он хватает меня за край кофты и ведёт вдоль машин, открывает дверь и закрывает за мной. Все выглядит так, что теперь я перед ним в долгу. Он садится за руль, чисто по-мужски стирает с себя капли дождя пятерней, в конце зажимает нос и приподнимает брови.
– Так, вроде машины начинают двигаться, пристёгивайся. – Он игнорирует меня, сосредотачивается на вождении. Машины действительно двигаются, автомобильный трафик постепенно рассасывается. В салоне повисает напряжённая тишина, я все никак не решусь извиниться. Я не хочу, чтобы он вёл себя так со мной, словно я шлюха, которая рисуется перед ним и строит из себя святошу. Хватает того, что говорили люди, возможно, и он помнит меня по их словам. Может я слишком резко выразилась, но мне с ним очень неловко. Дело не в его шрамах, действиях, просто я так чувствую.
Когда машина останавливается у дома моей матери, ни одна душа не стоит на крыльце в ожидании любимой дочери. Никто не улыбается фирменными улыбочками «отчаянных домохозяек». Что и следовало ожидать.
– Я отдам тебе деньги за бензин, спасибо. – Не люблю быть должной.
– Лорена, откуда такой негатив? Я хотел быть с тобой милым, подъехал, чтобы быть уверенным, что с тобой все в порядке. Подвёз тебя, куда ты хотела, я промок ради того, чтобы тебя вернуть, а ты меня окунаешь в дерьмо. Хорошая благодарность. – Он нажимает на разблокировку замков. – Иди, я тебя подожду. Спенсер сказал не оставлять тебя одну.
– Что? – Он рукой машет на меня, показывая вылезти из его машины, достаёт свой телефон. – С чего он попросил тебя?
– Может потому, что доверяет мне? – Шрамы на его лице в темноте салона отсвечивает в лунном свете, издёвкой надо мной. – Иди, Лорена, не теряй драгоценное время.
Ныряю в ливневую стену, накрываю голову злосчастным пакетом, добегаю до крыльца и стучу в дверь. Капли с плохо перекрытой крыши практически не защищают меня, но я терпеливо переминаюсь с ноги на ногу. Мне хочется оглянуться и посмотреть, чем он занят, передёргиваю плечами от неприятного холодка, пробежавшегося по позвоночнику. Снова стучу уже кулаком для не слышащих. Мне открывает дверь Эд, он стоит передо мной в старых тренировочных штанах, с немного одутловатыми коленями, синяя майка выставляет напоказ один из его обвисших сосков.
– Проходи, детка. – Он трёт костяшками свою неопрятную бороду, обтирает вокруг губ крошки, которые тут же осыпаются на порог.
– Я тебе не детка. – Снимаю обувь, прохожу мимо него, шлёпая мокрыми ногами по деревянному полу. В первую попавшую мне на глаза урну летит пакет.
– К чему такая не дружелюбность, Лори, я вроде как твой папочка. Я могу сообщить об этом мамочке, ты же не хочешь её огорчать, – его голос гундосый, а это означает только одно: он пьян.
– Да мне плевать, можешь даже сходить в Белый дом для большей информативности. – Мои белые носки тут же цепляют несколько крошек, которые притащил этот недоумок, пока шёл открывать мне дверь.
Ненавижу засранцев, можно жить не богато, но быть невероятно опрятным. Но когда твой дом забит кучей статуэток, привезённых из разных стран мира, мебель сплошь дорогая, можно и привести в порядок все остальное.
– Здравствуй, доченька, рада, что ты пришла. – Мама стоит у плиты и переворачивает сырники. – Я знаю, что ты предпочитаешь вафли, но Эд очень просил ему тоже что-то приготовить. Не ожидала, что ты, собственно, придёшь. – Она лезет в холодильник и достаёт копчёности, колбасу, кусок холодного запечённого в соусе мяса и ставит все передо мной. – Хлеб возьми, у меня все горит.
Я отрезаю себе чесночный батон, и все из того, что она выставила. Всухомятку все кубиками складывается в моем горле, проталкиваю в себя и начинаю икать. Мама ставит передо мной кружку чая, добавляет молоко и две ложки сахара. Благодарно трясу головой, запиваю пищу. Как же я скучаю по всяким вредностям, вообще, еда для меня – это культ, которому я готова поклоняться. Мама вытирает руки об полотенце, целует, проходящего мимо неё, Эда в жирные губы, когда он откусывает сырник.
– У вас там крыша протекает на крыльце, и фонарь раскачивается не хорошо на ветру. Оторвёт его и замкнёт все в округе. – Уже более тщательно пережёвываю пищу. – Наверняка, Эд сможет отвлечься от матча хотя бы для этого, если не смог выделить время на установку замка.
Мужчина останавливается в дверном проёме, не оборачивается, ждёт, когда моя мамочка вступится за него.
– Правда? Я и не заметила. – Нервно хихикает мама. – Ты обращал на это внимание?
– Ты же знаешь, зайчик, я постоянно на работе. А в выходные мне хочется отдохнуть от всего, – отвечает Эд.
– Ну да, ты-то уработался. – Мама бросает на меня укоризненный взгляд. – Он продаёт билеты на матчи, сидит в своём дрянном офисе, о каком адском труде речь?
– Лорена, перестань. Ты не можешь обижаться на него из-за какого-то дверного замка. – Мама встаёт со стула, хватается за гору посуды, которая грязной кучей свалена в раковину. – Кроме того, ты и без него решила свою проблему. Какие претензии?
Эд, довольно хрюкнув, схватил всю тарелку с сырниками и вразвалочку пошёл в гостиную.
– Ты не видишь очевидных вещей. Он удобно устроился на твоей шее. Все в этом доме разрушается. – Показываю на трещину посередине потолка. – Эта хрень свалится тебе на голову и убьёт.
– Прекращай трепать мои нервы, я могла бы нанять людей, если бы не помогала тебе с переездом. Все в доме изнашивается, когда последний раз был ремонт, ты сама помнишь, – возмущается она, мыльные руки скользят по стеклу и с грохотом опускаются на металлическую поверхность. – Я тебе ещё раз говорю, перестать таким образом себя вести.
– О какой помощи речь? Ты знаешь, почему я уехала. И хватит мне указывать, я, вроде как, о тебе забочусь, в отличие от тебя, мамочка. – Отодвигаю от себя еду.
– Другие девушки жили здесь и после. Я, кстати, осталась, и то, что меня бесконечно дёргали, ничего, видимо, не значит. Ты разве не помнишь, как я отдала тебе последние деньги на поездку? – Она поворачивается ко мне, натирает очередную тарелку.
– Сорок долларов, это не огромный капитал, который ты, якобы, вложила в меня. А он, – указываю в сторону гостиной, – уничтожил этот дом. Все то, что мы делали для него, теперь выглядит как кучка дерьма, в которой ты постоянно ковыряешься. – Из гостиной доносится протяжная пивная отрыжка. – Он сейчас блеванёт тебе на пол, пиво стало уже нормой, не так ли?
– Что ты хочешь? Продукты? Забирай пакеты и уезжай домой. И без тебя хватает проблем. – Тарелка выпадает из её рук и разбивается, разлетаясь осколками по всему плиточному полу. – Вот что ты наделала! – восклицает мама.
