Неловкую ситуацию спасает Ричард. Ненавижу его белый халат, его снисходительное выражение лица, нарочитую доброжелательность.
– Прошу за мной на УЗИ, – он посмотрел на Энжи с особой теплотой. Взгляд, предназначенный мне, был хм… иным, и он знает, что я все понимаю, все вижу, – Макс, после УЗИ ты можешь поехать домой. Вовсе необязательно находиться здесь. Правда, милая? – Ричард улыбнуся Энжи, – Готова?
Она радостно кивнула, и забыв, что мы собирались развестись еще вчера, в порыве чувств схватила меня за руку и доверительно прижалась ко мне.
***
Анжелика
Я не ожидала…. Но это так похоже на Макса – удивлять меня. Случилось то, к чему я не была готова. Стоило Эвансу проявить заботу обо мне и ребенке, вся моя злость ушла на второй план. Но я не могу позволить себе быть настолько наивной. За меня говорят гормоны и все такое. Но мне нельзя забыть, что Макс Эванс, заботливый и внимательный, так быстро примеривший роль будущего отца, может быть и другим. Жестоким, властным, смертельно-опасным. Абсолютно равнодушным. Ядовитым.
И все же….
Я лежу на комфортной удобной медицинской кровати с оголенным животом, который смазан чем-то липким. А Макс сидит рядом, трепетно сжимая мою руку в своей, я не хочу, чтобы …. Чтобы что? Я не хочу, чтобы его не было. Не хочу в этот душещипательный для меня момент быть одна. И это нормально!
Макс смотрит на монитор, как и Ричард Эймз, вызвавшийся делать УЗИ собственноручно. Холодный датчик на моем животе проецирует непонятную для меня картинку на монитор. Я едва дышу от волнения, низ живота чуть схватывает, я смотрю на Макса, его невероятный профиль. Он чуть напряжен. Эти скулы, брови, потрясающие губы, эта совершенная кожа. Я хочу, чтобы наши дети стали его отражением. Я хочу, чтобы он убедил меня в том, что никогда не будет таким, как в тот ужасный день. Я возьму с него клятву и поверю. Я так хочу верить ему. К горлу подкатываются слезы, когда решение принято.
– Я так люблю тебя…, – шепчу я, из глаз катятся слезы. Он растеряно отводит взгляд от монитора, смотрит на меня.
– Что? – он ошарашен внезапным признанием не меньше, чем я.
Я думала…. Я думала, что только подумала, а не сказала вслух. Мы смотрим друг на друга, молча. Я одними губами повторяю. Я люблю тебя.
– Двое. Два эмбриона, – внезапно доносится до меня голос Ричарда. Мне хочется рассмеяться. Близняшки. Я даже не мечтала о двойном счастье. Я смотрю на Макса и застываю…. Он бледен, глаза плотно закрыты, и сжимает мою руку так, словно поймал ядовитую змею и пытается удушить. Я не вижу, как вздымается его грудь. Липкий страх холодком пробирается внутрь меня, я шевелю рукой, пытаюсь освободиться от болезненной хватки, и Макс оживает так же внезапно. Отпускает мою кисть, мягко накрывает своими пальцами, как бы извиняясь. И только в глазах, в ледяных глубинах – пустота. Он не рад, доходит до меня. Я забыла о главном, Макс никогда не хотел детей. Но вчера…. Я была уверена, что вчера он дал мне понять, что передумал. Что случилось?
– Все в порядке? – я обратилась скорее к Максу, нежели к Ричарду, но ответил мне доктор.
– Нужны дополнительные исследования.
И его тон снова заставил меня испугаться, сердце бешено забилось, я смотрела на Макса, пытаясь поймать его взгляд. Мне нужно чувствовать, что он рядом, его поддержку…. Пожалуйста, помоги, шептала я про себя. Но мой муж смотрел на Ричарда с непроницаемым выражением лица. Его пальцы на моей ладони были ледяными.
– Энжи, ты не должна волноваться, – мягко произнес доктор. Я уставилась на него с мольбой. Нет, пусть не говорит этих банальных фраз, от которых становится еще страшнее.
– Что? Что с ними не так? – повышая интонацию до вибрирующей ноты, спросила я, пытаясь встать. Макс удержал меня. Настойчиво, но мягко.
– Все хорошо, малыш. Просто нужно сдать несколько анализов для общей картины, – произнес он размеренным голосом. Мне захотелось его убить. Он лжет. Я же вижу. Они оба лгут. Пересматриваются и лгут.
– Скажите мне! – закричала я.
– Все нор…– начал свою песню Макс, и я рванулась, села, всмотрелась в монитор. Вот они, я четко увидела две крохотные фигурки. Слезы полились из глаз, я видела ручки, ножки, головы, и их пульс.
– Они живые, – констатировала я, – Это ведь сердце? – я показала на сгибающуюся линию внизу экрана.
– Одно сердце, Анжелика, – произнес Ричард. Я вскочила на ноги, запахивая халат, обхватывая себя руками. Тут какой-то заговор. Этого не может быть!
– Как одно? Их двое. Я видела! – мой взгляд вернулся к картинке, сохраненной на мониторе.
– Ричард, может…, – Макс встал за моей спиной, пытаясь обнять, ноя снова вырвалась.
– Она должна знать, Эванс, – холодно ответил Ричард. Какой странный тон, промелькнула мысль и пропала.
– Что? Говорите! Я спокойна, – собрав всю волю в кулак, я снова села на кровать. Мне было отчаянно страшно, но еще страшнее – не знать правду, мучиться в неведении. Чтобы ни было, я справлюсь. Должна. Если есть шанс, хоть один крошечный шанс, мне понадобятся силы и выдержка. Я не имею право на истерику, пока хотя бы одно сердце бьется.
– Один плод умер, Анжелика. Мне очень жаль, – сочувственно произнес Ричард Эймз. Ледяные ладони мужа легли на мои плечи.
– А второй? – тут же спросила я.
– Второй жив. Но ты понимаешь, что нам необходимо извлечь погибший плод, чтобы не допустить инфекции.
– Да. Делайте все, что нужно, – услышав, что у меня есть шанс, о ктором я молила, я выдохнула, – Почему? Почему он умер?
– Порок сердца, несовместимый с жизнью. Она. Это была девочка. Плод погиб примерно два дня назад. Но мог продолжить развиваться и дальше и погибнуть непосредственно перед родами или даже во время их. В этом случае шансов для второго малыша осталось бы совсем мало. Я говорю это, чтобы вы поняли, Анжелика, нам повезло, что все случилось сейчас, и мы вовремя начнем действовать. Второй плод – мальчик, – Ричард Эймз посмотрел мне за спину, – Есть подозрения, что он может иметь врожденные пороки развития. Но точно сказать пока ничего нельзя. Во время операции по извлечению погибшего плода, мы проведем необходимые исследования для второго малыша, чтобы знать точно, насколько велики его шансы на выживание, – Ричард сделал паузу, – Анжелика, сейчас от вас многое зависит. Вы должны бороться. И в первую очередь – с собой. Нервничать – нельзя! Ни в коем случае. Отвлекитесь на что-то. Это важно.
– Когда? – хрипло спросила я. Меня словно накрыло волной апатии. Весь ужас сказанного не доходил, не усваивался. Словно не со мной. Или просто дурацкий сон. Я была уверена, что судьба одарила меня достаточно.
– Что «когда»? – спросил Ричард.
– Операция, – пояснила я, отворачиваясь и глядя в окно. Желтые листья, кружась, падали вниз, просвеченные холодным осенним солнцем, и напоминали угли костра.
