– На колени, – произносит низкий грубый голос, и выполняю приказ. – Ешь.
Новая команда сопровождается глухим звуком миски с кашей об пол. Раз в день он приносит мне кашу. Не суп, не макароны. Всегда только овсяная каша. Я открываю глаза, и в стене напротив, в зеркале вижу отражение маленького мальчика с огромными глазами, полными слез. Его худое тело покрыто синяками и ссадинами, веревки безжалостно впиваются в шею и запястья, не позволяя взять тарелку в руки, и, наклоняясь, он лакает из миски, как животное, пока удар по спине пряжкой ремня не откидывает его в сторону. Больно, холодно и страшно. Я не помню, как оказался здесь. Не понимаю, что здесь делаю. Не знаю, кто этот ужасный человек, который каждый день подвергает меня страшным мучениям. Я жду, что вот-вот все кончится, и мама с папой придут за мной. Они уничтожат этого страшного человека. Или я проснусь… Но я не просыпаюсь. И никто не приходит за мной, я продолжаю звать и плакать, снова и снова, когда он уходит. При нем нельзя. Слезы превращают его в зверя.
– Сначала надо немного послужить, щенок, – насмешливо произносит жуткий голос. Я поднимаю глаза, но новый удар, теперь уже по лицу, не позволяет увидеть лицо обидчика. На нем всегда толстовка с капюшоном, закрывающая половину лица.
– На колени, – командует он. Я вздрагиваю всем телом.
– Джейс! – Марк дотрагивается до моего плеча, вырывая из кошмарных воспоминаний. Я вымученно улыбаюсь, вытираю испарину со лба. – Все нормально? Ты белый, как мел.
– Голова разболелась. Давно не летал. Наверное, мне лучше прилечь. Извини, Марк.
Я резко встаю, оставляю обескураженного Марка и поднимаюсь в комнату. Я растерян и разбит. Со мной не случалось подобного больше года. Ничего удивительного. Я вернулся туда, где все началось и закончилось. Мне просто нужно отдохнуть и собраться с мыслями.
Я ложусь в кровать и закрываю глаза. Слишком мягко, непривычно, но я знаю, как вызвать сон. Ничего сложного. Немного практики и у вас тоже бы получилось. И нет, я не считаю овец. Дыхательные упражнения. С первого раза, конечно, не получится, но если действительно захотеть, то можно все. Человек, вообще, всесилен, если ему это всесилие необходимо. Я же стремлюсь лишь к спокойствию и миру. Не во всем мире, как многие, а хотя бы в своей душе для начала. Многие сочтут меня лицемером, зная прежнего Джейсона, и отчасти будут правы. Люди путают, подменяют понятия, и поэтому им так просто исполнять свои желания. Их отвлекает множество вещей, приземленное восприятие окружающего мира, негибкость мировоззрения.
Поднимаясь высоко в горы, я проводил по нескольку суток без еды и с минимальным запасом воды. В одиночестве, без условий, к которым так привыкло мое изнеженное тело, на холоде и ветре. Я вдыхал разряженный воздух и чувствовал головокружение, опьяняющую легкость… Я смотрел вниз, и мир казался маленьким и хрупким, как на ладони. Идеальным. Гармоничным. Величественным. Кем был я? Лишь ничтожной точкой на громадном и тысячелетнем теле гор, устремляющих свои вершины прямо в облака. Мне хотелось плакать от восхищения и эйфории, охватившей все мое существо. Ничто не нарушало моего покоя, и я получал то, к чему так стремился – мир и равновесие.
Были мои чувства настоящими или явились последствием кислородного голодания и головокружения? Ответ неочевиден, но я нашел свое спасение именно так, именно там, устремляясь ввысь, вдаль от суеты мира, туда, где границы между Богом и человеком стирались. Туда, где не было ни того, ни другого, а только ветер и бескрайние просторы, соединяющие небо и землю. И у меня не было имени, мыслей, прошлого и настоящего. Я закрывал глаза и позволял своему сознанию течь, вместе с горными ручьями, сбегающими по склону, впадающими в чистые горные ледяные озерца. Я исцелял свой разум, свои желания, я учился видеть, не руководствуясь низменными желаниями, потребностями, эгоизмом и выгодой, а… душой. Инструментом, которым каждого из нас наградил Бог от рождения. Никого не обделил, но лишь избранные обладают талантом, чтобы играть на нем. Мой талант был погребен очень глубоко, и не сразу я нащупал путь к тому, что было даровано.
Вы смеетесь, читая эти строки?
Этот парень бредит? Он явно накурился анаши или марихуаны. Какой Бог и какие таланты для этого сукина сына?
Когда почти три года назад Джонатан Риксби зашел в мою камеру для предварительного заключения, которая, кстати, выглядела не хуже вип-апартаментов, то застал угнетающую картину. Я был связан, истерзан, практически лишен разума. Я не понимал и не осознавал происходящего. Все, о чем я думал на тот момент, все, что видел, были воспоминания из далекого прошлого. Мой организм был обезвожен, из-за нежелания принимать воду и пищу. Я все время спал или бредил. На большее не было сил. Следствие провело медико-психиатрическую экспертизу, которую я с треском провалил. Мне теперь грозила не тюрьма, а психушка. Но папа снова воспользовался миллиардами и властью. Меня не упекли в клинику, хотя комиссия дала соответствующее заключение, мне прислали Джона. Он зашел осторожно, словно в клетку с диким зверем, хотя, что я мог сделать? Сидя на кровати, я часами раскачивался из стороны в сторону, находясь по другую сторону нормального мира. Джон присел передо мной на корточки, всматриваясь в меня своими умными мудрыми глазами, я вдруг очнулся, тоже заметив его. Я не чувствовал угрозы. Может дело в этом. Остальные постоянно чего-то требовали, ответов, эмоций, а Джон просто молчал и смотрел. И я понял, что знал его… Я знал его раньше.
– Вспомнил, мальчик? – спросил он тихо, и мне захотелось закричать от разрывающей грудную клетку дикой боли. Я заскрежетал зубами, удерживая порыв.
– Я был первым психологом, к которому тебя привели, Джейс. Я помог тебе забыть. Прости меня, но мне казалось, что так будет лучше.
Я не мог отвечать, стискивая пальцы в кулаки, брякнула цепь наручников. Ярость вспыхнула и погасла. Я вдруг многое понял, осознал ярко и отчетливо…
– Ты не проводил гипноз… – прошептал пересохшими губами. Джон отрицательно покачал головой.
– Когда ты пришел ко мне снова, я понял, как близко ты подошел. Ты инстинктивно выбрал меня, почувствовав, узнав на подсознательном уровне. Ты нуждался в том, чтобы обрести себя, но я не понял. Я думал, что помогаю тебе. Я проводил сеансы, но с целью удержать воспоминания там, где они и должны быть.
– Но ты говорил, что я должен поговорить с отцом.
– Пол знал обо всем. Мы вместе принимали решения.
– А меня спросить забыли? – закричал я, беспомощно дергаясь, пытаясь встать. Джон осторожно, но властно удержал меня за плечи.
– Мы все исправим, Джейс. Ты просто позволь помочь тебе. Я знаю место, где ты обретешь покой в душе и излечишься от боли и гнева. Я отвезу тебя. Когда-то я был таким же, как ты. Мне было двадцать, когда вся моя семья погибла в авиакатастрофе. Вся, понимаешь? У меня была сессия как раз в это время, поэтому я не был с ними. И моя ненависть, и гнев обрушились на весь окружающий мир. В один прекрасный день я взял пистолет и пришел с ним в университет, поднялся к ректору, который принимал в тот роковой день у меня экзамен, и направил на него оружие. Он не уговаривал меня, не звал на помощь, не вызвал полицию. Он сказал, что любит меня, что разделяет мою боль, что знает место, где мое сердце исцелится. И я поверил. Я позволил ему помочь мне. Он отвез меня в Тибет, к старому отшельнику, и я целый год прожил в хижине высоко в горах. А сейчас я здесь и готов то же самое сделать для тебя. А знаешь, почему? Никакие сеансы и терапия не поставят тебя на ноги, не сделают тем человеком, которым ты хочешь быть. Потому что ты не знаешь и не представляешь, кем хочешь быть на самом деле. Ты только что понял, что, вообще, мало знаешь о себе.
