– Если бы я мог, тебе бы вмазал.
– Ты много чего не можешь со мной сделать, – скептически заметила я. Орсини только зубами скрипнул, но промолчал. Достал сигареты, затянулся, выпуская в салон струю дыма.
– Не кури в машине. Меня тошнит.
– А мне плевать. Можешь поверить?
– Могу, – кивнула я. – Пожалуйста, не нужно курить.
Наши взгляды на долю секунды встретились. Как всегда, в его глазах я ничего не смогла прочитать. Бездна, темный бесконечный тоннель в другое измерение, где мне нет места. Или еще не настало мое время.
– Черт, – раздраженно хмурится Дино, выбрасывая прикуренную сигарету в окно.
– Спасибо, – шепчу я.
– Пошла ты.
– Я могу поехать к тебе?
Он теряет управление, и машина резко виляет вправо. Выругавшись, Орсини паркуется вдоль дороги, и резко поворачивается ко мне.
– Ты совсем больная? – кричит он на меня.
– Ты сам говорил, помнишь? Год назад… Что я могу звонить и приходить по адресу, который ты оставил.
– Пытаешься подловить меня?
– Даже мысли не было. Мне просто… Не хочется идти домой сейчас, – жалобно всхлипываю я. Это действительно так. Мысль о том, что я сейчас приду в квартиру, в которой снова царит полный кавардак, не говоря уже о пьяной матери, которая снова будет слезно обещать, что завтра завяжет, приводит меня в ужас. Мой дом пахнет разбитыми мечтами и рвущими душу воспоминаниями.
Я слишком долго была счастливым ребенком, избалованным и любимым, а когда пришло время повзрослеть, оказалась не готова.
Я все еще не выросла.
И все еще жду абсолютного внимания и любви, но рядом не осталось никого, кто бы дал мне это.
Мари погибла, отец ушел, мать находит утешение в алкоголе. Я сплю с парнем, который ничего для меня не значит, чтобы просто на время забыться. А единственный, кто нужен мне, не хочет меня.
Это не за Миранду нужно бояться, иногда я сама боюсь того, что могу сделать, если останусь сейчас одна.
– Хорошо, поехали, – неожиданно говорит Дино Орсини, переводя взгляд на дорогу и заводит двигатель.
Глава 4
«Луна. Полная, яркая, очаровательная луна нахально заглядывала ко мне в окно. Зовущая, манящая, сияющая, улыбающаяся мне, прекрасная, яркая луна своим змеиным голосом, сотканным из стали и теней, шептала нежные глупости, тихо повторяла два слога моего имени своим прежним голосом, наводившим мысли о тьме и почерневших от страха или предвкушения наслаждения глазах, таким знакомым, таким успокаивающим голосом.»
Джеффри Линдсей. «Декстер.»
Дино
Вы когда-нибудь оказывались за чертой, за гранью? Где каждый новый день хуже смерти? Я жил там, неделями и месяцами. И это место, которое многие назвали бы адом, стало моим домом. Но знаете, даже к огню, который лижет твои открытые раны ежесекундно, можно привыкнуть, если быть готовым. В аду проще, чем в реальности. Здесь ты всегда ждешь удара в спину и не снимаешь брони даже во сне. Хуже другое – помнить, что может быть по-другому. И поэтому я забыл. Забыл, чтобы сохранить то, что осталось от моей души.
Мою мать звали Аня. Анна Орсини по мужу. Анна Григорьева в девичестве. Ей было двадцать три года, когда она познакомилась с отцом. Небольшой городок в центральной России, где прошло мое детство, запомнился мне узкими улочками с разбитыми дорогами и старыми трамваями. Но я бы отдал все свои миллионы, чтобы вернуться туда. На час, на минуты… Эти мгновения, как кадры из несуществующей жизни. Я проигрываю их, когда теряю силы, почву под ногами, вспоминая о цели, ради которой стоит жить.
Наверное, есть в итальянских мужчинах нечто притягательное для женских душ. Мама говорила, что полюбила отца сразу. Разве так бывает? Но я верил ей. Им обоим. Теперь, спустя годы, ничего ценнее, кроме этой веры, во мне больше не осталось. Мне нравилось наблюдать за ними, когда они думали, что я не смотрю. Я ощущал себя счастливее, чувствуя, как сильно они любят друг друга. И мы были счастливы. По-настоящему, не имея ничего. У отца, поначалу, даже машины не было. Мы жили тихо, скромно. У меня и мысли не возникало, что я был чем-то обделен. Меня обожали и баловали. Но не подарками, как это бывает во многих семьях. Меня баловали любовью. Окружали ею, как щитом, сея в моей душе мнимую неуязвимость. Но в этом и состоит прелесть детства — мы открыты миру. Верим, что и он готов распахнуть нам свои объятия и сердце. Но только сердца бывают разными…
Нет никаких знаков судьбы, предсказаний и прочей чепухи. Ни снов, ни предчувствий, ни тревожных ожиданий. Ничто не предвещало, что моя жизнь изменится в какие-то часы. Утром мы все вместе завтракали, я даже помню вкус овсянки, которую ненавидел. Я ушел в школу, а они остались дома. Суббота, выходной у всех, кроме школьников. Я поцеловал маму на прощание, отец рассеянно кивнул мне, щелкая пультом от телевизора. Я перепрыгивал через ступеньки, спускаясь по лестнице в подъезде с зелеными стенами. А во дворе меня ждал Мишка Гридасов, мой школьный друг, с которым мы жили в соседних домах. А еще была девочка. Вика Смирнова, и мы всем классом были в нее влюблены. Не знаю, кого любила сама Вика, но в тот день, она разрешила мне проводить ее до дома. И я задержался.
Именно там, у дверей ее квартиры, состоялся мой первый поцелуй. Я летел домой окрыленный. Душа горела огнем. Новые чувства всегда наполняют сердце трепетом. Я мало знал о боли. В семь лет сломал руку, когда упал с велосипеда. Самое тяжелое из всех воспоминаний. Я закрылся в тот день в комнате, предаваясь романтическим бредням об однокласснице, когда в дверь позвонили. Я даже понять ничего не успел. Раздался грохот, крики, хлопки, которые потом оказались выстрелами. Дверь в мою комнату заблокировали, я не мог выйти, и беспомощно колотил в нее кулаками, дергал ручку, пинал. Я перестал лупить по несчастной двери, когда в квартире внезапно стало оглушительно тихо. Осознание случившегося не накатило на меня в одну секунду, но я уже знал, что больше не увижу своих родителей. Такие вещи чувствуешь на подсознательном уровне. От меня отрезали половину, может больше… Может быть, я умер тогда вместе с ними.
Я попятился назад к кровати, на которой пять минут назад мечтал о юном теле Вики Смирновой, когда услышал шаги за дверью. Осторожные, крадущиеся, опасные…
Как в замедленном кадре из фильмов ужасов, я наблюдаю за опускающейся ручкой.
И она вошла. Женщина, судя по очертаниям фигуры. Вся в черном, на голове латексная маска, скрывающая волосы и черты лица. И только глаза в прорезях – яркие, блестящие, пронзительные, холодные и совершенно пустые. Она подняла руку с оружием, направив на меня.
