Я не помню, как оказываюсь в автомобиле Дино, и как мы покинули кафе тоже. Он пристегивает меня ремнем безопасности, пока я сижу, откинувшись на спинку кожаного кресла. С Гудзона дует свежий соленый ветер, а я радуюсь тому, что могу дышать. Просто могу дышать.
Глава 7
Дино
Я знаю, что такое одиночество. Не такое, когда ты сам выбираешь это состояние, как лекарство от усталости, от суеты мира вокруг. Нет. Одиночество души и тела, мыслей, одиночество сердца, потеря связи, себя самого. Так чувствуешь себя, когда никого не остается в этой жизни, кровно и эмоционально связанного с тобой. Одиночество, от которого нет выхода, нет спасения. Потерянный… да. Более точное слово, чтобы определить свое состояние в тот момент, когда я в течении одних суток потерял и родителей, и дом. И жизнь, которую мог бы прожить иначе. Я, много раз возвращаясь мыслями назад, жалел, что выжил тогда. Что неизвестная сука в маске не выстрелила, и я получил этот гребаный шанс на спасение. Кому нужен такой шанс и жизнь, подобна той, что я веду. Смешной вопрос. Наверное, мне. Иначе, зачем я делаю все это? Мы все хотим жить, даже болтыхаясь по уши в дерьме. Это долбаный инстинкт. Я такое же животное, как все остальные.
И, все-таки, самым страшным кадром моего прошлого было заведение Зальцбурга. Я смутно помню, как парочка ублюдков, убивших моих родителей, доставила меня в другую страну. Я был в шоке или в отключке, и некоторые моменты стерлись из моих воспоминаний, как незначительные и маловажные. Мне начали колоть наркотики уже тогда. Я помню расплывающиеся убегающие картинки, состояние невесомости. Меня тащили, толкали по длинному коридору. Пока я не казался в большом светлом кабинете. Удар в спину заставил меня согнуться. Я упал на белый мягкий ковер, не пытаясь встать. Там были двое. Мужчина и женщина. Их лица я запомнил смутно. Яркая стройная брюнетка и среднего роста полноватый мужчина в сером костюме. Они оценивали товар. Я слышал, как они торгуются с теми, кто притащил меня. Стройные ноги в туфлях на высоких шпильках приблизились, я поднял голову, но свет из окон ослепил меня, заставив зажмурить глаза. Яркая красная помада и бледная фарфоровая кожа. Она была похожа на красивую куклу.
– Удивительное лицо, – произнесла незнакомка, глядя на меня сверху вниз. – Мы заплатим любую цену. Назовите цифру.
– Не спеши, птичка. Неизвестно еще, как он себя проявит. Может, мальчишка свихнулся? Какая выгода нам от больного?
– С таким лицом всем будет насрать, что у него с головой, – резко ответила женщина. – Мы его берем.
Я больше никогда ее не видел до последнего дня в борделе. До появления Генри Лайтвуда. Снова был светлый кабинет и стройные ноги в туфлях на высоком каблуке. Солнечный день, который улыбался в большие окна. Зальцбург снова в костюме, как настоящий бизнесмен. Я не верил в чудесное спасение и понимал, что меня просто снова продали.
– Я буду скучать по тебе, Дино, – сказала женщина. Мне показалось это странным, ведь она никогда ко мне не приходила. Или я просто забыл… Весь этот год был одним сплошным мучительным размытым пятном.
Лайтвуд был в черном, как палач, явившийся за моей душой. Ирония в том, что теперь я играю его роль. Наверное, мне она подходит больше.
– Я позабочусь о тебе, парень, – сказал Генри Лайтвуд, когда хозяин борделя и его женщина ушли, оставив нас одних.
И, по-своему, Генри сдержал слово. Он позаботился обо мне в своей извращенной манере. Его понимание любви было искажено, и Лайтвуд жил по своим нормам и правилам, наплевав на общественное мнение. Я ничем от него не отличаюсь сейчас. Когда ты убиваешь чудовище, часть его сущности вселяется в тебя. Невозможно отмыться от того, что сделал со мной Генри Лайтвуд.
***
Я смотрю, как она спит, затерявшись под розовым одеялом. Сижу на соседней постели, которая, по всей видимости, раньше принадлежала Марии Памер, и думаю, какого хрена я все еще здесь делаю. Зачем я, вообще, приехал. Все те же вопросы, что и полгода назад, когда я рванул в заведение покойного Грассо, чтобы вызволить из неприятностей маленькую дурочку. Не могу объяснить самому себе, почему меня не покидает чувство ответственности по отношению к Андреа. Я убивал людей. Лгал, предавал, разрушал жизни и шел дальше, не испытывая ни малейшего чувства вины. Не все были виновны, но я не оглядывался, не взвешивал совершенные грехи, не измерял их. Можно испытывать муки совести, если ты совершил свое первое преступление, и еще где-то на задворках сознания маячат мысли о каре и возмездии, которое непременно настигнет. Но когда твои грехи перевешивают все тяжкие и смертные, страх о возмездии и совесть отпускают, потому что ты понимаешь, что уже не в силах остановить бронепоезд, который, в конце пути, отправит меня в ад, в самое пекло. Я не верю в ад, если честно. Но я ищу его отражение в глазах своих жертв, хочу понять, куда они уходят, и что там за чертой. И я вижу только пустоту в сузившихся зрачках, пустоту и смирение.
Андреа выглядит бледной, глубоко несчастной маленькой девочкой, словно все тяготы мира даже во сне ее не отпускают. Все, что происходит сейчас в ее жизни, спровоцировано моими действиями. Случайная жертва. Таких было много, но мимо Андреа с ее синими глазами-незабудками я не смог пройти. Когда Джейсон сказал, что Лаура Памер умерла, я так явственно вспомнил тот день, когда Дреа ждала меня у ворот три месяца назад. Я приказал ее не пускать, и меня, конечно, не ослушались. Она мне набирала, потому что я видел сигнал на своем гаджете… Но рядом сидела Эмилия, и мне казалось, что это тот самый момент, когда я смогу, наконец, дать понять влюбленной в меня девчонке, что у нас ничего нет и не будет.
А ее мать тогда была в коме уже несколько месяцев, она не за сексом ко мне пришла, за поддержкой.
Черт, оказывается у меня есть сердце. Потому что я был на ее месте. Я помню, каково это терять близких и пытаться найти понимание и сочувствие, а в ответ получать только боль и пинки судьбы. Случаи разные, но я никогда не хотел навредить Андреа намеренно. Мне нравилось быть с ней, общаться, любоваться юностью и наивностью, которые она в себе воплощала и просыпающейся чувственностью. Все это так, но я постоянно пытался держать дистанцию, и всего пару раз нарушил границы дозволенного.
Если я хочу ей добра, то мне нужно уйти, только, видимо, пределы терпения исчерпаны, и даже совесть, которая так внезапно проснулась, не в силах изменить неизбежного. Меня тянет к ней с неимоверной силой, которую я не в силах объяснить. Это то, чего у меня никогда не было. И я не имею права…
Я ложусь на соседнюю кровать, продолжая наблюдать за сном Андреа. Нужно ехать, но я не уверен, что она снова не вляпается в историю. Хочу убедиться, что с ней все будет в порядке.
Андреа
Я просыпаюсь в своей кровати, в одном нижнем белье, укутанная теплым одеялом. Совершенно не помню, как попала домой. Горло все еще немного саднит из-за надрывного кашля, да и сердечко покалывает. Но я чувствую себя значительно лучше. С удивлением втягиваю носом аромат кофе, и слышу посторонние звуки на кухне, снова взывая к своей дырявой памяти. Я уснула в машине Дино. Это он меня уложил? И кофе тоже он варит?
