– Ты выдаешь ваши женские слабости? – с легкой улыбкой спрашиваю я. Ее попытки играть по моим правилам так забавны. Но с кем-то другим, возможно, у нее будет шанс.
– Нет, я делюсь наблюдениями. А как насчет тебя? Что ты слышишь, когда закрываешь глаза? – спрашивает Лиса, делая еще один шажок к своей цели. Прищурившись, я поворачиваюсь к ней вполоборота, облокачиваясь на ограждение. И она делает то же самое, не открывая глаз, полностью повторяет мою позу. Ох уж этот подол! Она смеется, свободной рукой удерживая юбку и выглядит как Мерлин Монро в известном ролике. Только Лиса куда изящнее Мерлин, и точно намного красивее.
– Давай я лучше расскажу о том, чего не слышу. Но не могу забыть, и каждый раз я включаю музыку находясь наедине с собой, чтобы не возвращаться мысленно туда, где остались эти воспоминания.
– Звучит интригующе. И жутковато, если честно, – говорит Лиса, снова поворачиваясь в сторону озера, и приподнимая лицо навстречу ветру. – Надеюсь, что это не голоса, которые призывают тебя делать что-то противозаконное?
– Я не одержимый бесами, Лиса. Разве что совсем чуть-чуть, – ухмыляюсь я. – Ты когда-нибудь задумывалась над тем, что не существует абсолютной тишины? И когда люди говорят, что-то вроде: стояла звенящая тишина, они тем самым противоречат самому смыслу фразы. Тишина не должна звенеть. И сама земля издает гул на низкочастотном уровне, который можно замерить специальными приборами. И космос тоже, но это те самые фоновые звуки, вроде названного тобой потока крови, которые присутствуют с нами всегда. Бытовые приборы тоже выдают определенные шумы даже в выключенном состоянии. А ты слышала, как трещат обои, Лиса? Как скрипят половицы хлопают двери в соседних квартирах? Шорох шагов, пьяный мат соседей, громко орущий телевизор, и глухие удары, а потом сдавленные крики о помощи женщины, избиваемой своим обдолбанным мужем, детский плачь и смех подростков, которые курят марихуану под лестницей, сплевывая на пол скопившуюся слюну, монотонное покачивание лампы над головой и басы панк-рока у соседей сверху, которые то ли танцуют, то ли падают, не в силах удержаться на ногах, шум воды, бегущей по трубам, когда кто-то выше по стояку смывает туалет. Постоянное хлопанье дверей в подъезд и шаркающие шаги по коридору, звяканье ключей, мяуканье голодных кошек. Для многих все эти звуки являются обыденными, сливаясь в шумовую симфонию, с которой живешь каждый день. Но у меня так не получалось. И хуже всего, самым раздражающим для меня был именно треск отклеивающихся обоев и едва различимый звук осыпающейся штукатурки с потолка. Ты можешь не обращать на подобные мелочи никакого внимания, проваливаясь в сон или бодрствуя, занимаясь своими рутинными делами, читая, думая, мечтая о чем-то. Но, если ты слышишь этот треск круглые сутки изо дня в день, то он становится оглушительным, звонким, не дает уснуть, заставляя вздрагивать каждый раз, когда треск усиливается во время непогоды или дождя. Даже стук капель в окно не способен его заглушить. Ты лежишь, смотришь раскрытыми глазами в потолок, и думаешь, что сходишь с ума. Ведь нормальные люди не могут так реагировать на обычные звуки, которые издают старые дома. Утром ты встаешь и сдираешь обои, смываешь до бетона стены и потолок и покрываешь чистым и ровным слоем свежей краски, но ночью происходит то же самое.
– Почему? Почему происходит то же самое? – завороженно спрашивает Лиса.
– У соседей за тонким перестенком точно так же трещат обои и сыплется штукатурка, – отвечаю с легкой улыбкой, хотя произношу совсем не веселые вещи. – А спустя полгода, я начинаю еще слышать, как лопается краска на стенах и потолке, и вот это еще больше, сводит с ума.
– Я выросла в комнате с матерью в четырехэтажном бараке с коридорной системой. У нас даже туалета не было. Но я не помню, чтобы так заморачивалась насчет звуков, – с легким недоумением говорит Алисия.
– Потому что это были не единственные звуки, которые ты слышала в течении дня, – отвечаю я, опуская взгляд на свои руки, невольно вспоминая сколько раз ожесточенно срывал обои, клеил снова, наносил краску, соскребал ее до самого основания.
– Что это значит? – Лиса повернула голову в мою сторону и нарушила правило, открыв глаза.
– Попробуй предположить, – убирая руки в карманы брюк, я спокойно встречаю вопросительный взгляд синих глаз.
– Ты редко выходил из дома? – неуверенным тоном предположила Лиса.
– Близко. Но не совсем верно, – отрицательно качаю головой, невозмутимо улыбаясь. – Я никогда не выходил из дома до семнадцати лет. Я вырос в комнате размером три на четыре метра с замурованными окнами и запертым замком на двери.
– Какой ужас! Почему? Ты болел? – потрясенно распахнув глаза, спросила Лиса, всматриваясь в мое лицо и наверняка ища там следы каких-то серьезных заболеваний, психических отклонений или душевной травмы. Я равнодушно пожимаю плечами, поворачиваясь спиной к ограждению и опираясь на него.
– Какая теперь разница? Никто не способен так ценить этот мир, открытое пространство и бесконечный горизонт за моей спиной так, как я. – Хотя, думаю, ты отчасти способна.
– Почему ты так думаешь? – все еще находясь в состоянии глубокого потрясения, спрашивает Лиса. Обхватив себя руками, она тоже прислоняется к перилам, забыв, как совсем недавно боялась даже подойти к краю крыши.
– Просто я знаю про правила в заведении Рауна Перье, – сухо сообщаю я, замечая, как она тут же напрягается, воинственно вздергивая подбородок и готовясь к защите. – Вам нельзя было покидать пределы борделя. И вы всегда должны были быть готовы встречать гостей из внешнего мира. Некоторые девушки, вроде Мии, провели там годы.
– Тогда Миа должна понимать тебя гораздо лучше, – резко парирует она. – Какое отношение она имеет к моему появлению здесь? – Лиса решила воспользоваться моментом и задать правильный вопрос. Мне бы не хотелось отвечать на него абсолютно честно. Хотя абсолют в вопросе честности так же мифичен, как и звенящая тишина.
– Никакого. К тебе – совершенно никакого. Миа была здесь, когда выяснилось, что вы с ней знакомы, – пожимая плечами отвечаю я.
– Но как тогда она здесь оказалась? – недоумевающе спросила Лиса, глядя на меня, точнее, на мой профиль. Потому что я смотрю прямо перед собой.
– Я привез ее, – произношу я, ощущая исходящую от Алисии энергию полной растерянности и нарастающего волнения.
– Не понимаю, – бормочет Лиса.
– Все банально и просто. Я несколько лет являюсь клиентом этого борделя. Как ни крути, но Руан содержит лучшее заведение в городе. Девушки Мартина умеют удерживать внимание мужчин особенными способностями, которые редко можно обнаружить у других. С ними сложно конкурировать, поэтому клиенты всегда возвращаются или выбирают себе девушку и покупают для домашнего пользования. Именно так поступил я. И именно так поступил Саймон Галлахер. Сколько он тебе предложил? Меня интересует та цена, которую ты считаешь допустимой, приемлемой.
Оторопев, Лиса смотрела на меня немигающим, застывшим взглядом. Я не видел. Я чувствовал его на себе.
