– Убила бы тебя, – яростно выплюнула я. И Перриш рассмеялся. Совершенно искренне, невольно вернув меня в те дни, когда я проходила обучение в Розариуме. Все наши разговоры ни о чем, нелепый ужин на крыше, итальянский ресторан, и мои глупые мысли о том, чего быть не могло.
– Только три чувства способны заставить убить. Ненависть, корысть и одержимость, вызванная безумием. Какое выбираешь ты? Одержимость? Ты все еще одержима мной, Лиса?
– Тебе больше не удастся меня запутать, – шиплю я, стаскивая с постели покрывало и накрывая им дрожащие плечи. Его слова жестокие, предназначенные для того, чтобы ударить больнее, глубже, достигают цели. Он всегда смотрел прямо в душу, и даже в темноте не лишился своих способностей.
– Но ты до сих пор не распуталась, Лиса, – с обманчивой мягкостью в голосе говорит Перриш. В тонком черном свитере он совершенно не выглядит замерзшим. – Кто ты, Лиса? Ты знаешь ответ на этот простой вопрос? Два дня, пока ты думала, кто же является отцом твоего ребенка, сколько раз ты искала ответ на него, глядя в свое отражение в зеркале?
Я упорно молчу, игнорируя его вопросы. Я не хочу больше играть в его шарады. Я не позволю снова вывернуть мою душу наизнанку.
– Что показал тест ДНК? – переходит он к конкретике.
– Девяносто девять процентов. Нейтон отец Эсмеральды. А ты просто больной.
– Так зачем ты сделала его, если была уверена, что результат будет именно таким? – спрашивает Рэнделл, доставая руки из карманов и опираясь ладонями о подоконник за своей спиной. Поджав губы, я не отвечаю, понимая тщетность нашей словесной баталии. Такое уже бывало много раз. – Почему ты молчишь? Думаешь, уход от ответа поможет тебе? Я знаю ответы, Лиса. Все ответы на заданные и еще не заданные вопросы.
– Тогда поговори сам с собой, Перриш. Давай, а я послушаю.
– Ты засомневалась, Лиса, потому что мне ты доверяешь больше, чем себе. На подсознательном уровне, ты знаешь, что никогда не покидала Розариум. Ты всего лишь пять лет пропускала собрания.
– Я туда не вернусь. И я не стану искать для тебя компромат на мужа. Если он выиграет предвыборную гонку и займет пост мэра, значит, он это заслужил, – придав своему голосу твердость, произношу я. Конечно, моя бравада выглядит жалко. Я не вижу, но чувствую, как усмехается Перриш.
– И в чем же его заслуга, Лиса? – спокойным тоном спрашивает он. – В том, что родился в семье, предки которой основали город? В том, что ни в чем никогда не нуждался? В том, что получил престижное образование, не прилагая особых усилий? А потом работал на благо компании отца? Что он такого сделал, Лиса? Сам, без помощи, протекции и влияния своей семьи. Без связей и капиталов? Что останется от твоего благородного, незапятнанного мужа, если отобрать у него все это и отправить в гетто? Думаешь, он выживет? Сможет сделать хоть что-то? Или умрет от голода, прячась в каком-нибудь подвале от отбросов города, которым так хотел управлять?
– Каждый из нас занимает свое место, Рэн. Иногда нам кажется это несправедливым, но выбирать не нам, – отвечаю я. – Да, он не сможет выжить в тех условиях, в которых росла я, Итан, или ты. И знаешь, в чем разница между вами? Тебе наплевать на этих людей, а ему нет. Ты идешь по головам, думая только о своем благе и личной выгоде, и то, что ты даешь Итану, Дафни, Мак и другим – это лишь иллюзия благополучия. Все они твои марионетки, у которых нет шанса ни на личную жизнь, ни на свободу выбора.
– Ты думаешь, они этого не знают? – скептически спрашивает Рэн. – У нас честный обмен. И когда-то ты тоже согласилась.
– Ты сказал, что я не буду шлюхой и на первом же задании доказал обратное. Ты солгал мне. Я соглашалась на другие условия.
– Разве в конверте, который ты получила был приказ переспать с объектом?
– Господи! – яростно воскликнула я, вскакивая на ноги. – Мак все мне рассказала. И кто такой Мартин, и зачем все это было.
– Сядь на кровать! Пол холодный, – рявкнул он, заставив меня застыть в потрясении. Что, мать твою? Пол холодный?
– Закрой окно, и пол не будет холодным.
– Я не могу, – резко отвечает Перриш, снова вызвав у меня недоумение.
– Что значит «не могу»?
– Здесь слишком мало пространства. Это непривычные для меня условия, – сухо поясняет он.
Сама не понимаю почему слушаюсь его, но молча забираюсь на кровать, накрывая озябшие ступни пледом.
– Можно хотя бы свет включить? Или ты и свет выносить не можешь? – иронизирую я. Рэнделл не отвечает, отрывается от подоконника и быстро подходит к кровати, заставляя меня испуганно шарахнуться к изголовью. Какого хрена? Стой там, где стоял. Он обходит кровать справа и включает ночник над тумбочкой.
– Могла бы и сама догадаться и протянуть руку, – насмешливо улыбаясь, произносит Рэнделл. Он стоит недопустимо близко, несмотря на приличную ширину кровати. Непроницаемый взгляд серых глаз скользит по моему лицу. Только сейчас до меня доходит в какой двусмысленной ситуации я оказалась. Я жена будущего мэра, сижу на кровати в номере гостинцы в двух метрах от мужчины, который собирается шантажом заставить меня разрушить карьеру и доброе имя мужа. Не знаю, что происходит, но мое сердце то останавливается, то начинает биться о ребра, как безумное. Я смотрю в светлые глаза Перриша, в который раз отмечая их выразительную холодность, непроницаемую арктическую красоту. Возможно, этот человек убийца, кричит мое подсознание. И невольно вспоминаются заголовки газет пятилетней давности и случайная встреча с женой Перриша, его нестабильное поведение и угрозы. Насколько сильно он увяз в своем безумии? Угрожает ли мне опасность прямо сейчас? Или он не тронет меня, пока я нужна ему?
– Не нужно меня бояться, – произносит он спокойным, уверенным голосом, снова угадав мои мысли. Садится на край кровати, не отводя от меня взгляда. – Не нужно верить таблоидам, – добавляет Перриш, я отползаю почти на самый край, продолжая с ужасом смотреть на него.
– А кому? Кому можно верить?
– Мне, – выдает он. И теперь я срываюсь на нервный хохот. Перриш невозмутимо наблюдает за мной, пока я не успокаиваюсь. – Тебе стало легче? Больше не так страшно?
– Ты убил Линди? – не знаю зачем я спрашиваю это. Видимо, нервы сдали окончательно, и инстинкт самосохранения полетел к чертям. Рэн удивлено вскидывает брови, и на долю секунды я успеваю увидеть уязвимое выражение в его глазах. Слабое подобие настоящих эмоций. Боль, которая тут же скрывается под плотным слоем инея. – Я видела, как ты угрожал ей. Просил уехать.
– Мы не будем говорить о Линди, – ровным, безэмоциональным тоном произносит Рэнделл Перриш. И я в очередной раз убеждаюсь – у этого человека нет сердца. Я отвожу взгляд.
– Но мы говорим о Нейтоне, – холодно замечаю я, убирая за ухо выбившийся локон.
– Нейтон Бэлл жив, а Линди Перриш мертва. Разница существенна, – говорит Перриш. – Тебе пора возвращаться к мужу. У нас мало времени, Лиса. Я хочу, чтобы мы договорились.
