– Ты должна кое-что сделать для меня, Лиса, – произносит тихо, но за секунду до того, как он призывает мой разум к молчанию, я успеваю понять истину, которая разрушает все, что привело нас к этому моменту. И у меня остается только один вопрос, растворяющийся под воздействием спасительного сна.
Почему?
Спустя несколько часов я просыпаюсь, чувствуя тепло его тела рядом. Как ненависть, любовь, отрицание и страх могут уживаться вместе? Как нащупать эту грань между истинным и надуманным? Между реальным и внушенным? Осознавала ли я, что чувствовала к нему раньше? А сейчас?
А сейчас мне хочется чувствовать себя живой. По-настоящему живой после всего, что со мной произошло, после того, как он стащил меня с подоконника, не дав сорваться в пропасть. Он вырвал меня из распахнутых объятий смерти, но зачем? Чтобы заменить своими? Использовать дальше бракованную марионетку?
Я поворачиваю голову и смотрю на его застывшее лицо с открытыми глазами, устремленными в потолок.
– Рэнделл, – зову я, протягивая руку и касаясь его щеки. Он не реагирует. Дыхание ровное, расслабленное. Мои волосы у корней приходят в движение, когда я осознаю, что Перриш спит. Прямо сейчас он спит, с открытыми глазами, ни на секунду не позволяя себе потерять контроль над окружающим его зловещим миром.
– Рэнделл, – повторяю я хрипло, чувствуя, как сердце в груди наращивает ритм. – Что же ты такое, Рэнделл Перриш?
– Лучше тебе не знать. Лиса, – произносит он ровным голосом, поворачиваясь и глядя мне в глаза. – Моя мать говорила, что вселенная исчезает, как только мы закрываем глаза. Стены существуют только когда мы смотрим на них. Мне было шесть лет, может меньше, но с тех пор я сплю с открытыми глазами.
– Она тебя обманула, Рэнделл, – покачала головой в потрясении.
– Нет, Лиса. Она защищала меня. Или верила в то, что делает именно это. Спасает своего сына от враждебной реальности.
– Она разрушила твою психику.
– Боюсь, что я родился таким Лиса. Не смотри на меня, – он отворачивается, но я продолжаю разглядывать его напряженный профиль. Меня удивляет его невероятная откровенность, но лишь потому что я еще не знаю, что утром ни о чем не вспомню.
– А если я хочу, Рэнделл? Хочу смотреть на тебя?
– Тогда мне придется завязать твои глаза.
– Но почему?
– Ты можешь разрушить меня, Лиса.
– Чего ты боишься, Рэнделл? Больше всего?
– Это даже не страх Лиса. Я уверен, что, если перестану контролировать реальность вокруг себя – я исчезну.
– Но это невозможно. Я не верю тебе. Ты лукавишь. Ты не любишь, когда говорят о тебе…
– Нет не люблю.
– Почему?
– Не люблю, когда люди говорят о том, чего не понимают, – отвечает он мне теми же словами, что и несколько дней назад. – Закрой глаза. Сделай это для меня прямо сейчас.
Я опускаю ресницы, откидываясь на спину. Мой разум дремлет, убаюканный его ровным голосом и кажущейся нереальностью происходящего, а потом я чувствую, как его губы накрывают мои, воруя дыхание, энергия сильного мужского тела перетекает в мое – разбитое и измученное, и, запуская пальцы в его волосы, я думаю, что, возможно, никогда еще мои сны не были настолько реальными и даже если со временем они станут кошмарами, я знаю, знаю, что случилось на самом деле. Я полюбила абсолютно сумасшедшего мужчину, который всю свою жизнь положил на то, чтобы не позволить внешнему миру захватить его темную комнату с потрескавшимися обоями, единственное место, где он чувствовал себя настоящим…
А еще я знаю, что только он может излечить меня от этого чувства, и когда хватка его пальцев на моем горле ослабевает, и вдыхаемый кислород снова насыщает клетки мозга, возвращая способность ясно мыслить, я умоляю его обо одном.
– Отпусти меня, Рэнделл.
– Я тебе обещаю, Лиса. Ты будешь счастлива. Когда ты проснешься утром… все изменится.
Реджина
Наши дни
Почему я не поняла раньше? Все же было так очевидно. Огромное количество деталей, которые должны были заставить меня задуматься, натолкнуть на правильную мысль, отыскать отгадку. Он использовал внешние факторы, чтобы внести сумятицу, обмануть мои ощущения. Посторонние шумы, запахи, повязка на глазах, зафиксированные запястья, открытое окно… Я должна была понять. Долбаные правила. Я могла узнать его голос, и он заставил меня молчать, могла узнать его запах, и он заглушил его другими посторонними ароматами, я могла даже узнать его по звуку дыхания, но внизу грохотала музыка, создавая звуковой фон. Как можно было оказаться настолько слепой и глухой? Настолько глупой.
Ведь в самом главном мои инстинкты меня не обманули. Я столько лет жила с чувством стыда за то, что позволила себе испытать неправильные, как мне казалось, ощущения с, по сути, незнакомым мужчиной. Но не было никакого незнакомого мужчины. Не было…
Я не знаю, что для меня страшнее: та ложь, в которую я верила, тот спектакль, который он мастерски разыграл, или истина, отрывшаяся мне сейчас.
Он заставил меня уснуть, украл мои истинные чувства, и я никогда не смогу понять, как ему удалось провернуть подобное, как Рэнделл Перриш сделал это со мной, с моим сознанием, с моим сердцем.
Что ты такое, Рэнделл Перриш?
– Он просто человек, Лиса. Просто человек. Из плоти и крови.
– Нет. И никогда им не был.
Так вышло, что по-настоящему проснуться мне пришлось пять лет спустя. Все эти годы часть меня спала, пряталась, убегала. Мои подсознательные страхи обрели лицо и тело, а кошмары и фобии – причинно-следственную связь. Я боялась не того, что видела в пугающих меня снах, и даже не того, что чувствовала в момент пробуждения. Мое подсознание боялось вспомнить. Вспомнить и разрушить тот шаткий стабильный мир, в котором я пребывала. И цеплялась за ложные истины, отгораживаясь от прошлого, от того, что хранила моя душа. Разум способен на многое, если чувствует угрозу, и защищает себя любыми способами. А Рэнделлу хорошо известен механизм манипулирования чужими слабостями. Когда-то он с легкостью вскрыл все мои внутренние блоки и установки, заглянув так глубоко, как никто бы не смог. Запер себя там, в моем сердце, позволив мне жить… Жест доброй воли или, все-таки, очередное задание?
Я никогда не смогу понять, чего в нем больше: Дьявола или Бога. Гения или Сумасшедшего. Он нереален для меня, но лишь потому что сам в это верит.
После смерти матери со мной произошло нечто подобное. Я словно раздвоилась, отключив слабую и уязвимую Алисию внутри себя. Любой вид эмоциональной связи воспринимала, как угрозу своему мнимому равновесию. Я же ничего не чувствовала, просто существовала, пыталась выжить, карабкалась наверх из той ямы, в которой родилась, не думая о моральной стороне вещей, не церемонясь с чувствами людей, которые искренне желали мне добра. Их было не так много, и мне бы стоило ценить хорошее отношение, но я не хотела замечать. Черные и серые тона – все, что я видела. Грязь, похоть, отсутствие морали, паразитирование на тех, кто слабее, и абсолютная безнаказанность власть имущих, отсутствие справедливости. Доброты. Сочувствия. Каждый видит ад по-своему. Я носила его в себе, и сколько бы я ни пыталась выбраться из засасывающей меня тьмы, увязала все глубже, постепенно меняясь изнутри.
