– Я убил их, – выдыхает он без оттенка раскаяния в голосе. – Я убил их в состоянии аффекта, в приступе ярости, которую не мог контролировать, и знаешь… ни разу не пожалел о содеянном. Не знаю, откуда во мне взялось столько физических сил, но я уже тогда был достаточно крепким. Жизнь в трущобах закаляет тело. Тебе ли не знать. Если не ты, то тебя – закон наших улиц, крошка.
– Не может быть, – тихий стон срывается с губ, и сердце пронзает острая боль. Я столько лет жила с грузом совести за преступления, которых не совершала. Перед мысленным взглядом всплыло лицо матери, таким, каким запомнила его в те редкие трезвые дни, когда она немножко любила меня. Я хочу верить в то, что наркотический дурман защитил ее от боли, не позволил проснуться.
– Я вынес тебя на руках, Лиса, – продолжает Итан с горделивыми нотками собственного превосходства в голосе. В собственных глазах он не убийца, а герой. И, возможна, эта мысль и позволяет ему жить с грузом совершенного преступления. – Вынес из объятого огнем дома, а мог бросить там… умирать, вместе с ними.
Я тяжело дышу сквозь стиснутые зубы, парализованная ужасом. Я не могу сложить полную картинку, как ни пытаюсь. Итан убил мою мать. Своего отца. Это он поджег дом и вынес меня на улицу.
– Это стало моей тайной, Лиса, – ухмыляется Итан. – Мой черный секрет, до которого так и не смог добраться твой обожаемый Рэнделл. То, что случилось там, навсегда меня изменило. Я не боялся правосудия или тюрьмы, нет. Мной овладели совсем другие чувства, и они пугали меня гораздо больше. Мне казалось неправильным, что обуреваемая меня ярость никуда не исчезла, наоборот, с каждой минутой она усиливалась в разы. И я внезапно вспомнил одну фразу, которую произнесла мне Корнелия, когда я был у нее на приеме. Если узнаешь, правда изменит все. Сохрани свою душу чистой и светлой. Сохрани свою душу чистой и светлой. Как ты думаешь, что она имела в виду?
– Я не знаю, – еле слышно отвечаю я. Итан впивается пальцами мои плечи, причиняя боль. Я всхлипываю, понимая, что мое нытье только раззадорит его и приведет в ярость.
– Нет, ты знаешь, – рычит Итан. – Это же очевидно. Ведьма знала, что я сделаю. Но почему она не пыталась спасти себя, когда настал ее час?
– Что…
– Я пошел к ней через несколько дней, и хотел только одного – узнать, как избавиться от поселившейся злобы у меня внутри. Явился без всякой записи, чтобы застать врасплох и не дать времени на подготовку и выдумку очередной полуправды. Мне повезло, и я застал ее в одиночестве.
– Боже… Нет, – истерический вопль срывается с моих губ, и я начинаю отчаянно брыкаться, до крови стирая кожу на запястьях. Итан затыкает мой рот рукой, второй хватая за волосы и задирая голову вверх. Я бессильно мычу в его ладонь, ничего не соображая от охватившего меня ужаса. – Она заявила, что я нуждаюсь в лечении, – насмешливо продолжает Итан. – Мне, Лиса, оказывается, нужен врач. Я, оказывается, психически больной! Я! А еще она сказала, что я буду убивать снова. Как ты думаешь, каково было это услышать?
Я затихаю, когда он еще сильнее тянет меня за волосы. Впадаю в состояние апатии и шока, осознав, что сопротивление бесполезно. Он убьет меня. Итан Хемптон убьет меня сейчас, или завтра, но он это сделает. И нет ни одного единого шанса, что я смогу его остановить, нет ни одной единой возможности избежать участи Корнелии и Линди Перриш… Теперь я не сомневаюсь, что именно Итан убил жену Рэнделла, и я даже знаю, что послужило причиной.
– Когда я увидел тебя… со следами синяков на шее, я понял, кто станет следующей жертвой, – прошептал Хемптон мне в ухо, озвучивая мои мысли. – Он забрал тебя у меня. Я просто не мог оставить его безнаказанным. Я хотел, чтобы он почувствовал на своей шкуре то, что испытал я. Он говорил, что Линди для него не существует, но это не так. Он притворяется, всю свою долбанную жизнь притворяется, что люди ничего для него не значат. А знаешь, почему? Он боится нас. Боится, что мы увидим его настоящего, узнаем его секрет. Знаешь, чего еще боится Рэнделл Перриш? Нет, не смерти. Отсутствия выбора и закрытых помещений, огранивающих его абсолютный контроль над всеми сферами жизни. Он всего лишь психически больной человек, изображающий великого манипулятора. И когда я это понял, у меня возникла мысль: если он может феерично играть роль режиссера наших жизней, почему бы мне не сделать то же самое? Оставалось только понять, как он это делает… Как заставляет окружающих принимать правила его игры. В чем его долбаный секрет?
– И ты понял? – спрашиваю я. Итан немного ослабляет хватку на моих волосах, и даже мягко проводит по ним тыльной стороной ладони.
– Нет, но я на пути к этому. Если я пойму, что он такого нашел в тебе, что заставило зацикленного на собственном личном пространстве шизофреника задержать на тебе взгляд дольше, чем на других, может быть мне приоткроется еще одна грань его безумия.
– Но зачем? Зачем ты это делаешь? – всхлипываю я.
– Все просто, Лиса. Все очень просто. – Я морщусь от отвращения, когда чувствую, как он целует меня в затылок. – Я хочу понять, как ему удается удерживать контроль над своим безумием.
– Ты убьешь меня?
– Да, Лиса, – с ноткой сожаления отвечает Итан. – Я не хочу, но придется. Я должен показать Перришу, что не все в этом мире он способен контролировать, что он просчитался, и я нисколько не уступаю ему в искусстве лицедейства. Я хочу, чтобы мы встретились, Лиса. Встретились без масок, лицом к лицу. Я хочу, чтобы он понял, что между нами нет, по сути, никакой разницы. Я тоже могу управлять чужими жизнями, причем в прямом смысле этого слова. Я делал это с жизнями тех, кто был ему когда-то дорог. Все эти годы не он, а я играл с ним. Я наблюдал и ждал. Ждал момента, когда он решит остановиться и уйти. У него ничего не выйдет, Лиса.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь…
– И не узнаешь, точнее не увидишь. Но я хочу, чтобы ты знала. Так больнее. Рэнделл купил вам милый домик на Бали с видом на Индийский океан. Мечта, правда? Для тебя и твоей дочери. Новые документы и имена, новая страна и вилла. Но есть одно «но», Лиса. Ты никогда не увидишь ни этот пляж, не залив, ни звездное небо. И он тоже. Рэнделл заперт в этом городе, и никогда не сможет его покинуть. Это наша общая тюрьма, начало и конец. Мы все останемся здесь, – он резко отпускает меня и отходит на шаг назад.
До меня доносится звук расстегиваемой молнии на куртке, который кажется зловещим в абсолютной тишине. Я начинаю мелко дрожать, чувствуя, как ледяной пот струится по спине.
– Тебе будет больно, Лиса, – с режущей слух незнакомой интонацией произносит он, обходя кресло. Я слышу, как он приседает корточки или опускается передо мной на колени, его дыхание близко, и я не могу пошевелиться от охватившего меня ужаса. А еще я знаю, что любое движение или слово может спровоцировать его на удар. Даже с закрытыми глазами я понимаю, что Итан достал из своей куртки.
– Чего ты боишься, Лиса? Больше всего на свете? – спрашивает он с медлительной, ласковой интонацией. Так и говорят обычно маньяки в фильмах прежде, чем всадят нож по рукоятку в гордо своей жертве. Я начинаю мелко дрожать, ощущая, как холодный металл лезвия прикасается к моему колену, ныряет под подол платья. Он разворачивает нож торцом, и я слышу, как глухо трещит ткань, расползаясь в стороны. Прохладный воздух обхватывает бедра, и я срываюсь в жалкое рыдание.
