Я тянулась к ним, а когда однажды увидела фотографию Кая во всех главных новостных источниках страны, почувствовала легкий трепет в сердце.
Чудовищно красивый.
«Самый молодой конгрессмен США» пестрил заголовок, и я сделала следующий вывод.
«Умный, мужественный, разносторонний».
Кай не мог не нравится – внешность была его козырем и в выборах. Как ни крути оболочка – это визитная карточка любого публичного человека. Он мог притвориться понимающим. Он нравился людям, потому что умел управлять их разумом. Делать вид, что понимает их и знает какого им сейчас. Гребанный эмпат.
Он программировал всех. Своими речами, которые вещал с трибуны. Которые без конца крутили по телевизору.
Он умел красиво солгать, но я быстро выкинула его из головы, ясно осознав, что вздыхать по недосягаемому мужчине это явно не для меня.
Осторожнее со своими желаниями. Им свойственно сбываться.
Может, тогда у меня и промелькнули подобные мысли. Секс с этим сильным мужчиной. Властным. И опасным.
Но даже в самой страшной фантазии, я бы не смогла воспроизвести ту боль, что разрывала мое израненное тело и искалеченную душу.
***
Я вздрагивала каждый раз, когда слышала чьи-либо шаги в коридоре. Иногда я улавливала звуки классической музыки, голоса целой толпы людей, возможно, в доме проводились вечеринки для местной элиты.
Когда-то я мечтала попасть на одну из таких. Я представляла себя в шикарном вечернем платье с высокой прической и сверкающим колье на шее. Как глупо, но в детстве я была лишена всего, поэтому отчасти мне очень хотелось красивой жизни, и ради этого я готова была идти по головам, но в той сфере, которая мне нравилась.
А я ничего другого и не умела, кроме как строчить свои грязные сплетни. Но я не считала, что делаю что-то ужасное – кто вообще воспринимает эти статьи всерьез?! Мое дело «вкусно» подать скучную новость, а остальное – неважно.
Но у закона кармы свои условия.
Я оказалась в шикарном доме, в закрытом бункере, пока какие-то другие женщины расхаживали по залу в красивых платьях.
Я питалась мужским вниманием, хоть и никогда не отвечала взаимностью. В моих мечтах на одной из такой вечеринок я бы обязательно смогла встретить достойного мужчину.
Эта жизнь, которой я довольствовалась в детстве, не для меня. Мои приемные родители усыновили меня, потому что очень хотели девочку. Они долго не решались заводить второго ребенка, потому что у них уже был Мейсон, который сулил им кучу проблем. Ходили по детским домам. Мама рассказывала, что когда они увидели меня, то просто не смогли оставить меня в детском доме.
Уже в детстве я была красивой девочкой, по их словам. «Как куколка», говорила мама.
В моем личном деле было написано, что меня отдали в детский дом во младенчестве. Я была не нужна своим настоящим родителям. Мое рождение — это случайность.
На тот момент у моей семьи еще были деньги. Отец владел маленькой автомастерской в Бруклине. Примерно с того момента, как я появилась в их жизни, у них все пошло наперекосяк. Когда я уходила из детского дома, я думала, что обрету любовь и семью, которой мне так не хватало. Мне, черт возьми, просто не хватало любви. Ощущения, что я нужна хоть кому-нибудь. Сначала я поймала это ощущение, но я росла, а родители менялись – Мейсон был слишком неуправляем, и они срывались на мне, пока он убегал из дома со своей злачной компанией.
Нет, меня никто не бил. Но и любви я не получала. А сама всегда старалась хоть как-то помочь родителям, которые вытащили меня из детского дома – каждый раз, зарабатывая сотню долларов на колледж, половину от выручки я отдавала им. Я отчаянно надеялась, что на эти деньги родители восстановят бизнес (ха, маленькая и наивная дура), но деньги улетали в неизвестность. Я мечтала вырасти, заработать и отдать им деньги, купить папе огромную автомастерскую. Я представляла, я отчаянно представляла, как они полюбят меня всем сердцем. Полюбят…
Валери, моя подруга, всегда говорила, что внутри меня есть стальной непотопляемый стержень. Мужчины боятся сильных и холодных женщин, вот я и оставалась одинокой на протяжении многих лет. Я не встречала человека сильнее. Морально. Физически. Я не встречала того, кто мог бы заткнуть меня взглядом. Каю это удалось.
В зеркале я увидела сломленную девушку, и в ней не было ни намека на былую красоту и на этот самый «стальной стержень».
Наконец, я подхожу к зеркалу, горько усмехаюсь своему отражению. Я до сих пор обнажена, потому что мой шкаф опустел. Если и были там какие-то вещи, до которых я не добралась во время своей истерики, то теперь там не осталось ничего, даже самого маленького халата, которым можно бы было прикрыть наготу.
Я не узнаю себя. И дело не в том, что все мое тело покрывают синяки, а плечи – укусы и багряные засосы, которые оставил насильник. Дело в моем совершенно пустом безжизненном взгляде.
Я и раньше была пустой и одинокой. Теперь я полностью уничтожена. Сломлена. Расплываюсь в вымученной улыбке, замечая, что это ничего не меняет в стеклянно-голубых глазах.
Либо я сумасшедшая, либо еще не все потеряно. Я совершенно дикая. Я не должна с ним бороться – и дуре ясно, чем это закончится.
Он будет издеваться надо мной физически, кто знает что у него на уме? Может, совершенно дикие извращения, и все он испробует на мне, если я не засуну свою гордость подальше.
Боже. Он может отправить меня в Мексику к работорговцу, как и обещал. И что будет тогда? Не думаю, что ОН лучше, ну, а вдруг? Вдруг там Стоунэм покажется мне почти святым?
Я еще больше боюсь неизвестности, чем своей коробки.
Как бы там ни было, Стоунэм пообещал мне, что я буду «очень хорошо знакома с мужчинами» из черной папки. Это еще ничего не значит. Глупая….еще надеюсь, что этот сумасшедший не отдаст меня своим гончим на съедение.
Надеюсь, им нужна была девственница. Но на это тоже рассчитывать глупо.
На моей оливковой коже редко появлялись синяки, но Стоунэму удалось их наставить. Под ребрами синеют четкие отпечатки его пальцев, будто он до сих пор держит меня за грудь, мешая дышать.
Содрогаюсь от жутких воспоминаний. Содрогаюсь, когда вспоминаю, как его член таранит меня, не заботясь о моих чувствах и ощущениях.
Это ужасно.
Как? Почему он это делает? Почему человек, который добился таких успехов, на самом деле так страшен? Что сделало его таким, или он просто садист?
Вновь слышу шаги. Мое тело чувствует опасность на расстоянии, ноги предательски подкашиваются, и я дрожу, кидаясь к кровати.
Прикрыться. Прикрыться хоть чем-нибудь. Обматываю себя простыней и забираюсь под плед прежде, чем дверь открывается.
Черт возьми.
Слезы мгновенно подступают к глазам. Зачем он пришел? Повторить?
