А сейчас? Я забыла, что такое Рождество. Новый год и волшебный светящийся шар на Times Square, предновогодние скидки, закупка подарков. Я забыла, что такое снег, потому что на Ближнем Востоке я стала не только пленницей шейха, но и вечной заложницей палящего солнца.
Сейчас я существо без прав. Получеловек, который принадлежит другому – цельному, богатому и влиятельному. И пусть Алмас относится ко мне не так плохо, как я ожидала, факт остается фактом. Я – служанка. Я – рабыня. Я – никто для этого мира, а скандальная журналистка канула в небытие, и я уверена в том, что обо мне даже никто не вспоминает.
Только семья, которая, кстати говоря, понятия не имеет, где я нахожусь.
Мое сердце предательски сжимается, когда я на секунду позволяю себе увидеть добрую улыбку своего отца. Я больше никогда его не обниму…
Не вздумай себя жалеть!
И не вздумай отпускать руки, Лейла.
Мое новое имя теперь является частью меня, и даже в мыслях я называю себя именно так. Есть ли у меня еще паспорт? Алмас забрал его, как только я подписала контракт. Я сделала это добровольно. Под гнетом веских на то причин…
Что способно толкнуть человека на подписание себе пожизненного рабства? Только жажда…жажда искупления.
Но оно так и не пришло.
Поправляю изумрудную ткань, свободно обвивающую бедра. При каждом движении камни и украшения на моем наряде побрякивают, не говоря уже о том, что я сверкаю, как рождественская елка. Пришлось намазать тело сияющим автозагаром, исполняя приказ Алмаса.
Рисую изящную стрелку на веке, заканчивая наносить «арабский макияж» – большие и широкие стрелки, объемные ресницы и темно-коричневые губы. Кажется, этот чертов боевой раскрас прибавляет мне пару лет, но голубые глаза играют новыми красками и выглядят глубокими, томными.
Но мне так хочется смыть с себя слои штукатурки! Сорвать унизительное одеяние дешевой танцовщицы, встать на колени…
И возведя руки к небу просто закричать от отчаяния. Закричать так громко, чтобы нашелся тот, кто меня услышит. И спасет.
***
Большой зал особняка Ясина представляет собой коктейль из всего самого роскошного и яркого, что есть в восточном стиле: керамические вазы, украшающие каждый уголок в зале, ковры, сшитые вручную и пестрящие золотыми и ярко-красными красками. Каменный пол и широкие колонны, обрамляющие небольшой искусственный водопад, ниспадающий в бассейн, где плавают раскрывшиеся бутоны белых лотосов.
Алмас воссоздал здесь атмосферу своего первого дворца на Ближнем Востоке, и когда я покинула свою комнату, я почти забыла о том, что сейчас мы находимся в Америке. Здесь нет окон – Большой зал окутан искусственным, приглушенным и таинственным освещением. Я наблюдаю за происходящим у бассейна с небольшого балкончика над залом, спрятавшись за шторой из красного бархата.
В воздухе парит едва уловимый аромат лаванды от ароматических свечей и специальных эфирных масел, но это не помогает мне унять нервозность и подавить дурное предчувствие.
Уловив терпкий запах мяты и цитрусовых, я перевожу взгляд на кальянную зону зала, где все пространство заволокло паром и дымом. На позолоченных столах составлены аккуратные пирамидки из восточных сладостей: лукума, нуги и халвы.
Разглядываю каждую деталь большого зала, который и без того всегда выглядит помпезно, но сегодня служит воплощением в жизнь фрагмента из восточной сказки. Только это очень-очень жестокая сказка…
И здесь так много мужчин. Американцев. Мой желудок сжимается, разум ослепляет призрачная надежда. Может, позвать на помощь? Поговорить хоть с одним из этих состоятельных людей и умолять о том, чтобы они выкупили у меня у этого человека?
Какая глупость. Алмас не отдаст меня за бесценок. А никто не предложит ему столько, во сколько он меня оценивает.
– Что ты там высматриваешь? – шипит на меня Кио – она со своей бледной кожей и узким разрезом глаз совсем не вписывается в атмосферу востока. И все же девушка очень красива и миниатюрна – Алмасу нравятся женщины разных мастей. Обвожу взглядом всех танцовщиц-рабынь и с раздражением осознаю, что я одна одета в изумрудный топ и юбку. Эксклюзив, черт возьми…
Все девушки облачены в одинаковые костюмы, а я за счет яркого цвета и украшений заранее выделяюсь. Я хотела скрыться в толпе танцовщиц, а Ясин видимо жаждет того, чтобы я сполна насладилась рабским унижением. Или хочет показать меня, как шикарную собственность, которой он обладает?
Я не знаю, что у него на уме, но теперь понимаю точно: все эти мужчины – американцы в большинстве своем, будут глазеть на меня, и я надеюсь, что камуфляжный арабский макияж поможет мне скрыть мою истинную личность. Ведь любой из них может узнать во мне ту самую «королеву интриг», и что тогда?
У меня нет ни единого ответа на этот вопрос. Но глупо ждать спасения от этих равнодушных к низшим слоям общества, толстосумов.
Кио ударяет меня по пальцам, и из моих рук выпадает кусочек лукума посыпанный сахарной пудрой. Ох уж эти восточные сладости. Если в этой жизни и есть что-то, во что я безнадёжно влюблена – то это сладкое. Жаль, у меня нет такой же сильной любви к мужчинам.
И к людям. Сомневаюсь, что мармеладка могла бы мне сильно навредить, а вот знакомый моего старшего брата – вполне.
– О чем ты задумалась? Нельзя лопать перед танцем! Хотя ты не из тех, кто поправляются от одного взгляда на еду. А вот мне не повезло, – Кио усмехается и еще раз легонько ударяет меня по руке. Кио – единственная девушка в гареме Алмаса, с кем мне удалось построить почти дружеские отношения.
– Кио, я не смогу… – меня передергивает от отвращения, когда я вновь смотрю на мужчин, отодвигая штору кончиками пальцев.
Давно я не видела столько представителей «элиты» в дорогих классических костюмах. Кажется, в последний раз это было на каком-то аукционе, когда я пыталась написать разоблачающую статью о его хозяине. Краем глаза я замечаю, что Ясин стоит и разговаривает с мужчиной, и он единственный, кто развернут ко мне спиной. Единственный, на ком нет пиджака – только черная рубашка и классические темные брюки. Волосы острижены очень коротко и стоят торчком на макушке, почти выбриты по вискам. Он поворачивается, но я быстро прячусь за шторой, пытаясь унять нарастающее волнение.
Да что со мной? И зачем он повернулся? Неужели почувствовал мой взгляд на своем затылке?
От этой мысли стало дурно. Доедаю последнюю мармеладку, красующуюся на дне серебристой вазы, и провожу языком по пересохшим губам.
Шоу только начинается. К моему несчастью.
Мне хватает всего пары секунд, чтобы вспомнить свою семью, засунуть свою гордость в одно место и смиренно выйти ублажать богатых посетителей своим телом. Зал наполняет ретмичный звук восточных барабанов в сочетании с размеренной мелодией и женским голосом.
