— Ну разумеется, Доминик, как же ты обойдёшься без ночных истерик? Уверена, именно воспоминания о них помогают тебе воздерживаться от дурацких хихиканий во время ваших ежедневных летучек, когда кто-то выдаёт очередной идиотизм…
— Слушай, перестань, пожалуйста…
— А что, разве не правда? Из-за Доминика пребываешь в хронически угрюмом настроении, но нет худа без добра, излишняя смешливость приводит к ранним морщинам.
— Иоанна, прошу тебя, кончай.
— Могу и кончить, почему нет? А ведь, между нами говоря, Бартек красивее Доминика, хотя мне и трудно оценить, очень мешают кудлы на морде. Но ничего, знаешь, в Древней Армении мужчина без бороды вообще не считался мужчиной. Вот уж у кого были бороды, так бороды! До пояса, чёрные, лохматые… А он тебя охмуряет сдержанно или страстно?
Мартуся не сразу ответила, — должно быть, пыталась представить знакомых мужчин в густых чёрных бородах до пояса.
— Ну нет, — решила она, — до пояса — это уж чересчур, независимо от цвета. А если уж такая любопытная, так и быть, скажу: ухлёстывает он культурно, хоть и неотступно. Сама посуди — если честно, на кой ему был тот пожар? Ведь пожары в его компетенцию не входят, Бартек занимается интерьерами, реквизитом, но никак не стихийными бедствиями. Они по части операторов и монтажников. И при его… скажем так, общей нерасторопности заявиться в монтажную и высидеть с нами несколько часов значило очень много.
Я сделала вид, что не поняла соавторшу, и невинно заметила:
— Раз он занимается сценографией твоего сериала, хотел, должно быть, вжиться в атмосферу произведения, проникнуться его духом, да и вообще получше ознакомиться с содержанием будущего шедевра.
Мартуся пробормотала что-то нечленораздельное. Наверняка ей не понравилась моя интерпретация поведения Бартека, её душа, травмированная Домиником, жаждала лекарства. Уловив знакомое имя «Крысек», я потребовала разъяснений.
— Да что тут разъяснять? Его мне только не хватало! Приглашает поехать на отдых в Испанию, вместе с ним и мамочкой…
— Что ты говоришь! Как трогательно! С твоей мамочкой?
— Нет, со своей! Купил путёвку в качестве подарка ей ко дню рождения, а я буду украшением их отдыха. Звонит каждый день и уже два раза поджидал у моего дома.
Долгая жизнь, точнее, большой жизненный опыт имеет свои преимущества и недостатки. Мне тут же вспомнился случай из автобиографии, и я не преминула поведать о нем:
— Знала я одного такого… Мамуля старалась удержать его при себе зубами и когтями. Не могло быть и речи о том, чтобы без маменькиного разрешения встретился с девушкой, приходилось бедняге делать это втайне от старухи, уверяя, что остаётся на сверхурочные, так старая ведьма звонила ему на работу, проверяла. Бдила похуже жены. Всех девушек сына ненавидела лютой ненавистью, рылась у него в карманах и ящиках стола, выискивая письма и записочки. Его же зарплату изымала, выдавала только на бензин и кофе в буфете. Проверяла показания спидометра…
— И он, кретин, не дотумкал его подкрутить?
— Видимо, не дотумкал. Или уж такой честный был.
— И что, в конце концов он пристукнул драгоценную мамочку?
— Слушай дальше, — задумчиво продолжала я, вспоминая давно прошедшие времена, дни моей юности. — У этого парня были ещё брат и сестра. Брат сбежал в Африку, в ЮАР, хотя и был убеждённым противником расизма, а сестра вышла замуж за поляка из Австралии. Ничего подальше не нашли. Думаю, и в космос рады были бы смыться, да не представилось такой возможности. А он, мой приятель, слишком поздно спохватился, когда остался у мамочки один-единственный, не бросишь родительницу на старости лет.
— И чем дело кончилось?
— Женился-таки на той самой девушке, с которой втихаря встречался, когда их дочь уже школу кончала, пятнадцать лет ей было. Мамуся, слава богу, к этому времени основательно подряхлела, гангреной осталась, но физические силы уже не те, в восемьдесят лет не могла с прежней въедливостью следить за своим младшеньким. Очень я люблю такие страшные истории.
— И меня пугаешь. — Марта отхлебнула порядочный глоток. — У нас есть ещё?
— Интересно, как тебе удаётся не толстеть от пива? — с завистью произнесла я, послушно отправляясь за очередной банкой.
А Марта думала о своём:
— Видишь ли, мамуля Крысека делает вид, что обожает меня и мечтает о том, чтобы мы с её сыночком поженились. Будем жить все вместе в любви и согласии, она отдаст одну комнату в полное наше распоряжение, и мы обе станем заботиться о её сынуле…
О, похожие случаи мне тоже известны, о чем я с удовлетворением и поведала Марте, невежливо её перебив:
— Мамаши такого сорта на каждом шагу встречаются. Они считают своим долгом регулировать сексуальные контакты молодых, подслушивают ночью, муштруют днём и вообще учат уму-разуму. Знавала я одну дочку, которую слишком опекала мамуся. Зять психанул и поставил молодой жене условие: пусть выбирает — или он, или эта старая вешалка, а если у неё поехала крыша…
— Как ты сказала? — встрепенулась Марта.
— Это зять так сказал и добавил: будет вмешиваться в их интимные отношения — или сам уйдёт, или пинками выгонит тёщу из её собственного дома, и суд его оправдает. И даже уже начал. При полном попустительстве дочери и даже с её согласия.
— Пинками?
— Точно не скажу, но подействовало. Тёща сразу зауважала зятя, теперь чуть ли не пылинки с него сдувала. И жили они долго и счастливо.
— И все же разреши мне не ехать в Испанию с мамулей Крыся. А вот Бартек… Бартек мне нравится. Только Доминик меня того… удручает… гнетёт…
Я не считала, сколько Марта выпила банок пива, видимо, порядочно, к тому же без закуски, так что оно не могло не сказаться. И когда она вознамерилась тут же, не сходя с места, позвонить проклятому Доминику и выложить все, что о нем думает, сотовый телефон вывалился из ослабевшей руки и самым зловредным образом закатился куда-то далеко под тахту. Из нас двоих Марта была моложе и подвижнее, вот она и полезла доставать телефон, но при этом со всей силы врубилась лбом в полочку, на которой громоздилось множество разных вещей: стопки газет и журналов, письма и документы, атласы дорожные и просто географические, прозрачные и непрозрачные пакеты с фотографиями, медицинскими и кулинарными рецептами, а также ещё прорва бог знает чего. И все это рухнуло, беспорядочной кучей завалив часть тахты и усыпав пол перед ней.
Катастрофа вконец испортила настроение Марте, которая и без того пребывала в меланхолии. Девушка заявила, что сама наведёт порядок. Я не стала возражать, лишь попыталась облегчить ей задачу, отодвинув насколько возможно стол, иначе не развернуться. Будь она потолще хотя бы на пять килограммов — уже бы не поместилась на оставшемся пятачке пола, а о том, чтобы на этом пятачке согнуться и выгрести все из-под тахты, и думать нечего. А так — пожалуйста, скрючилась в три погибели и принялась подавать мне все эти пачки, пакеты, свёртки, папки. Большую целлофановую торбу с медицинскими причиндалами — лекарствами, рецептами, газетными вырезками, прибором для измерения давления и пр. и пр. — я недоуменно повертела в руках. И пробормотала:
