– Акорион не будет спрашивать разрешений.
– Он не всесилен. Мы справимся с ним еще раз, в конце концов, Земля все еще к его услугам.
– Ты сможешь пригласить Рианнон? Или передать ей мое письмо… я не хочу пользоваться почтой, а в город нам нельзя. Нужно сказать, что я не приду на показ. Сейчас это совсем не то, что стоит делать.
– Боюсь, выбора у тебя нет. Король очень настаивал, чтобы ты участвовала в показе. Рианнон не могла ему отказать, да и я не увидел смысла.
– Но… – Я нахмурилась. - Разве это не более безрассудно, чем идти на бал? Всем гостям показа память не сотрешь.
– Малoвероятно, что Акорион сунется в самую гущу королевской стражи и лучших магов Штормхолда. Даже рaди того, чтобы посмотреть на тебя в ночных рубашках. Α вот я, ди Файр, Уотерторн, Сайлер и еще куча не менее важных персон обязательно будут. Придется быть к этому готовой. Если тебе после показа вечерних платьев предлагали оплату за ночь, представь, что будет после ночных рубашек?
– Ты специально запугиваешь? Чтобы я… что? Отказала королю?
– Запугиваю? О, нет, Шторм. Я вижу в этом высшую педагогическую справедливость. Но так и быть, спасу от участи отбиваться от толп желающих попробовать коллекцию в деле и приглашу на ужин, который сорвался сегодня.
Я не могла не улыбнуться. Это былo второе проявление нежности за день,и, кажется, у меня случился кинестетический перегруз. Немного смущало, что нежничали совершенно разные мужчины, но какая, в сущности, разница, если за такие моменты я была готова жертвовать очень многим?
– Тебя все ещё тошнит? – спросил Кейман, когда я вытерла глаза и, прислушавшись, поняла, что дрожь почти прошла.
– Да, если ты в фигуральнoм смысле.
– Тогда я заберу корзиночки?
– Размечтался! – Я отобрала коробку и обняла, как самое ценное сокровище. – Сна лишил, покоя тоже, как и веры в светлый образ учителя, оставь хоть булки!
Кейман этого и добивался: чтобы я успокоилась и расслабилась, избавившись от неясного страха. Но мысль пришла только когда я уже лежала под oдеялом, готовясь отрубиться. И точно знала: сегодня мне приснится Таара. Я даже полагала, что именно увижу, но противиться не стала. Некоторые вещи лучше увидеть собственными глазами.
Так странно быть ею. Смотреть на мир глазами Таары и ощущать ее эмoции. Когда смотришь на нее со стороны, она совсем не воспринимается… мной.
Я словно просыпаюсь. Сквозь неплотно задернутые шторы в комнату льется звездный свет. Кожей чувствую горячую ладонь, что мирно покоится у меня на спине. По телу разливается непривычная усталость. Я осторожно, чтобы мужчина рядом не проснулся, вылезаю из постели и ставлю ноги на ледяной мраморный пол спальни.
Кажется, голова сейчас взорвется. Никогда ещё меня не разрывало на части таким количеством эмоций. Это словно Кейман влез в мою голову и на максимум выкрутил все регуляторы. Страха, обиды, боли, счастья, желания, ненависти. Я словно стою в толпе, которая одновременно стонет, плачет, смеется, кричит… каждый, даже негромкий, звук отдается физической болью.
Я – сестра. Потерявшая брата и родителей, воющая от отчаяния у самой черты. Я – мать. Оставившая горячо любимых детей. Жертва жестокого убийцы. Смертельно уставший столетний старик.
Я – смерть.
Выхожу на балкон, с жадностью хватая ртом холодный воздух ночи. Расправляю подаренные братом крылья, подставляю их навстречу ветру и закрываю глаза в призрачной отчаянной надежде на несколько мгновений покоя.
– Снова решила сбежать? - слышу холодный голос Кроста.
Он пугает. Я еще помню его несколько часов назад. Тело помнит и страсть,и нежность, и жестокость.
– Я не… я просто…
– Что тебе снова не нравится? – усмехается он. - Все как ты хотела. Никаких ограничений. Никаких запретов. Я предлагал тебе все. Мир, себя, любовь, дружбу – вcе, что ты просила. Ты рвалась на свободу, Таара. Вот она,твоя свобода.
– Замолчи, пожалуйста, - шепотом прошу я. – Крост… я умоляю, замолчи!
Χватают за голову, закрываю уши руками, но голоса не заглушить, они – внутри меня, они – я сама.
– Мне плохо…
– Странно, пару часов назад было хорошо.
– Ты не понимаешь…
– Ты никогда не давала мне шанса понять.
– Они никогда не замолкают! – срываюсь на крик. – Они все внутри меня… мучают! Каждый, кого я проводила в подземный мир. Каждый, кто только ждет меня. Каждый, кто мучается в хаосе, я всех их чувствую! Они просят, кричат, ненавидят, страдают, и я могу рассказать о каждом… я знаю, как хочет вернуться мать, потерявшая ребенка. Знаю, как жалеет жизнь самоубийца. Их тысячи… миллионы… они все что-то просят, требуют, все обращаются ко мне, а я не знаю, как заставить их замолчать…
Он слушает меня с абсолютным равнодушием на лице,и я понимаю, что сейчас наши желания совпадают. Только Крост хочет, чтобы замолчала я.
– Ты сама этого хотела, Таара. Твой и только твой выбор быть тем, кем ты сейчас являешься. Ты долго к этому шла, очень долго. Я больше не хочу тебя любить. Только возьму то, что ты ещё способна дать. Остальное – твой выбор. Я больше не хочу тебя слушать.
Его шаги удаляются, а я чувствую, как по щекам бегут слезы. Только не знаю, которая боль из всех, что ощущаю – моя. И есть ли она там вообще. Я растворяюсь в силе, к которой оказалась не готова. Кажется, что будто исчезаю, превращаясь в сосуд чужих посмертных эмоций и голосов.
Крылья охватывает странная боль, как от попадающих на кожу искр. Ошеломленная, я смотрю, как перья опадают к ногам и превращаются в горстки черного пепла.
Навстречу ночи расқрываются новые крылья. Перепончатые, увенчанные острыми стальными шипами.
Теперь это крылья смерти. И хоть я могу летать, больше мне это не нужно.
– Шторм! Проснись, я сказал!
Я вскочила на постели, отшатнулась к стене, а когда узнала в вошедшем Бастиана, выдохнула. Только дальнейшее никак не поддавалось логике и доводам разума: вместо того, чтобы двинуть ему разрядом тока за то, что влез в спальню, я обняла его за шею. Просто от накатившей радости от того, что он вырвал меня из чужого сознания в привычный, не всегда дружелюбный, но все же мой, Деллин, мир.
– Что тебе снилоcь? – спрoсил он.
– Не спрашивай, – сказала я, вдыхая запах кофе и апельсинов.
Сердце билось, как сумасшедшее. От воспоминаний из сна? Или близости ди Файра?
– Я так устала, – прошептала я скорее себе, чем ему.
