А сейчас перебирал шелковистые волосы собственного сына, гладил по спине и понимал, что его, Арманда, просто никто и никогда не любил. Не любил так, как сам Альварес любит своего сына. Возможно, любит сильнее, чем сама Каролина, потому что и сам мало кого умел любить. Всегда один. Сам по себе.
— Спасибо, что присмотрели за моим сыном. Здесь двойная оплата за то, что остались на ночь. Хотя это было ни к чему. Матео прекрасно засыпает сам и не нуждается в ночниках и сказках.
— Думаете?
— Не думаю. Я знаю своего сына.
— Значит, плохо знаете.
— А вы считаете, что за одну ночь изучили?
— Возможно. Но мы никогда этого не узнаем, верно? Я же вам не подхожу. Я с улицы. До свидания, сеньор Альварес.
Как она все поняла? Всего один день общения. Эта пигалица со взглядом «я все знаю, а ты ничтожество». Взглядом, от которого у Альвареса вдоль позвоночника простреливало током. До утра так и не уснул. Думал. То на сына смотрел, то на свои дрожащие руки. Вышвырнул бутылку в ведро, потом умылся холодной водой. К черту выпивку. Он уже довел себя до такого состояния, когда все в этой жизни начинает терять смысл, и все мысли сводятся к одному — вернуться домой и залиться спиртным.
Запищал сотовый напоминанием о встрече с Пабло Мартинесом. Черт. И Мати не с кем оставить. Позвонил жене, та ответила не сразу. Любит его «поморозить» в ожидании.
— Спасибо, что соизволил позвонить, спустя почти неделю моего отсутствия!
— И тебе доброе утро, Кара.
— Да…доброе. Я еще не встала с постели. Вчера был дождь, и у меня ужасно болела голова. Мама сварила мне чай из трав, и я лежала с компрессом совсем одна…
Черт! Твою ж мать! Как ему все это надоело. Ее голос, ее нытье, ее претензии. Все, что являлось ею. Он не заметил, как прошла неделя. Он бы не заметил, как прошел без нее и целый месяц, и год. Проклятые суды, условия.
— Кара, мне нужно ехать на важную встречу. Побудь с Мати. Приедь и посиди со своим сыном.
— Ты! Ты вообще слышал, что я тебе говорила? У меня мигрень! У меня приступы адской, нечеловеческой боли, я…я блююю желчью и глотаю таблетки. Мама не отходит от меня! Ты…ты бы подумал, кто может посидеть со мной? Ты бы хоть приехал посмотреть, не сдохла ли я…
«Я бы приехал, если бы ты сдохла, всенепременно».
— Понял. Выздоравливай. Я пришлю тебе цветы.
— Я хочу кольцо…
— Хорошо! Выбери себе кольцо!
Попытался договориться с прислугой, но они готовы были, чтоб их уволили, но только не сидеть с Матео. И он хорошо их понимал. Это не просто неприязнь к ребенку. Они знали характер мальчика, знали о вспышках агрессии, о неуправляемости и истериках. Таки придется звонить той… Нине. Одновременно и хотелось, и не хотелось это сделать. Словно….словно он открывал какую-то дверь, за которой его ждала какая-то подстава.
Но выбора не оставалось.
* * *
— Этот гонорар вы получите, когда станете нашим нападающим.
Мартинес подвинул к Альваресу клочок бумаги с написанной от руки суммой.
— Наш клуб — это больше, чем мировая известность, и вы прекрасно об этом знаете.
Конечно, он знал. Прекрасно знал. Но они были конкурентами. И Эспаньол отставал от Мадрида, проигрывал, уступал. Уйти в Мадрид означало харкнуть в лицо Кармону. Смачно, с расстояния. Харкнуть так, чтоб у того залепило даже глаза.
Альварес старался держать себя в руках, чтобы не выдать своего восторга. Своей дикой радости. Если заключит договор с Мадридом, имел он во все щели Эспаньол и их долбаный суд! Но! Оставалось огромное, жирное НО. Договор. Он его нарушил. Несколько раз. Он должен был выплатить неустойки. Огромные. Непомерные.
— Вы должны полюбовно уладить ваши разногласия с сеньором Кармоном. И мы будем рады вам в нашей команде.
Пабло протянул ему смуглую, почти черную руку. Очки так и не снял, и выражение глаз этой хищной и хитрой акулы Альварес так и не увидел.
— Закончатся судебные дела, и вы станете членом нашей сборной.
— С превеликим удовольствием.
— Я надеюсь, ваши проблемы уже окончены… — многозначительно замолчал и постучал по столу короткими пальцами с массивным кольцом на среднем. Фиолетовый Александрит переливался и менял оттенки.
— У меня нет проблем.
— Прекрасный ответ.
Похлопал Альвареса по плечу.
— Я давно ждал этого момента… момента, когда смогу украсть у них лучшего!
Из здания небоскреба, где проходила встреча с Мартинесом, Альварес выскочил с улыбкой на губах. Вот так! Да! Он их сделает! Этих тварей, которые начали ставить ему палки в колеса и втирать, что он давно уже не один из самых…. заменять, дисквалифицировать, затевать судебные тяжбы.
Они решили, что они для него незаменимы, а хрен вам! Он нужен другим, еще более крутым! Ничего. Выиграет суд, и можно показать им средний палец, этим ублюдкам. Выиграть и уйти.
Посмотрел на часы — уже довольно поздно. С Матео эта девчонка, и за вечер ему ни разу не позвонила. Обычно проблемы начинались, едва он выходил из дома. Они звонили спустя пять минут пребывания с Мати наедине. Перепроверил сотовый — нет, не звонила и сообщений не писала.
Позвонил Гонсалесу, и тот ответил, что дом цел, все в порядке.
— Где эта сербка или откуда она там?
— Купает Мати.
— Что делает?
— Купает.
— И…
— Не знаю. Он смеется. Мне слышно.
Брови Альвареса в удивлении поднялись. Матео купал всегда он и еще двое слуг. Они держали — Альварес мыл. Потому что завести его в ванну, усадить в воду было невозможно — он орал и бился в истерике, царапался, как зверек.
— Ты уверен, что он смеется, а не плачет?
— Уверен… вот слушай сам.
Где-то вдалеке послышался звонкий смех мальчика и затем смех его няньки.
— А что она делала днем?
— Играла с Мати…
— Играла?
— Да. В оранжерее.
— И во что они играли?
— В…в прятки.
В прятки… Они играли в прятки. Перед глазами появилось нежное и в то же время строгое лицо девчонки. Пока говорил с ней в кафе, внимательно ее рассматривал. И ему не нравилось, что его отвлекали от разговора то ее длинные ресницы, то ее губы очень пухлые, сочные, поблескивающие после того, как она проводила по ним кончиком языка.
Совершенно асексуальное платье, прическа, макияж и… бл*дь, в то же время она его будоражила. Хотелось заглянуть под ее наглухо застегнутую блузку, под длинную юбку, увидеть полностью ноги.
