— Если бы не ты, Нини…
Вскинула голову, когда он так ее назвал.
— Если бы не ты…То Мати… не хочу говорить это вслух. Спасибо… Проси, что угодно. Я дам все, что захочешь за спасение жизни моего сына!
— Жизнь Мати бесценна. А мне ничего не надо!
Мати уснул не сразу, он долго был в возбужденном состоянии, то смеялся, то плакал. Я укачала его на руках, как младенца. Мы завернулись в огромное одеяло вместе, и я читала ему книгу, пока он не заснул у меня на груди. Это был наш маленький мир. В этой детской комнате, где за закрытыми дверьми я называла его Матвейка и чувствовала себя его матерью. Пока эта самая дверь не открылась, и Каролина не показалась на пороге в шелковом длинном халате с распущенными блестящими волосами. Томная, как с обложки журнала.
— Уложила? А теперь идем поговорим!
Ее тон не терпел возражений, а я боролась с внутренним желанием вцепиться ей в лицо и расцарапать его до мяса.
Осторожно положила Мати на кровать, укрыла и вышла из комнаты.
— Я заплачу за полгода вперед. Собирай свои манатки и проваливай.
— У меня заключен договор.
— Да плевала я на ваш договор. Я здесь хозяйка. Это мой сын, мой дом. Я хочу, чтоб ты убралась вон!
Меня ослепило на какие-то мгновения, на доли секунд. Я могла именно сейчас водраться ей в волосы и бить ее лицом о стенку. Долго. Сильно. Пока не превратится в кровавую кашу.
— Что ты смотришь на меня? В этом доме я нанимаю прислугу. И ты мне не подходишь.
Держать себя в руках. Держать изо всех сил. Я должна.
— Почему? Ваш… Матео прекрасно ладит со мной, он меня слушается.
— Ты мне не нравишься! И мне неинтересно, что там подходит Матео. Ты не подходишь мне! Мой сын не пытался спрыгнуть с окна до твоего появления! У него не было таких сильных рецидивов. А с тобой он как невменяемый. Мне одного взгляда достаточно, чтобы понять, как себя чувствует мой мальчик.
Ее мальчик. МОЙ! Он МОЙ! Ты, сука, отняла его у меня!
Альварес как раз поднялся по лестнице.
— В чем дело?
— Она не может оставаться в этом доме! Мати с ней только хуже. Ты разве не видишь? Он не в себе. Он не подпускает меня, не идет к тебе! Она что-то делает с нашим сыном!
— Может! И останется! Я так решил! И Мати с ней хорошо! Хочешь устроить истерику — устраивай ее мне!
— Значит отсюда уйду я!
Схватил ее под локоть и дернул к себе. А у меня от этого прикосновения искры из глаз посыпались. Болью все тело свело, как судорогой. Как будто мне душу наизнанку в этот момент выкрутили.
— Не уйдешь. Шагу больше отсюда не сделаешь.
— Будешь насильно держать?
Бросилась к нему на шею, впилась губами в его губы при мне, и я свою губу закусила с такой силой, что показалось кровь мне в рот хлынула, наполнилось горло солью и горечью, когда за ними дверь спальни закрылась.
— Давай, держи меня насильно, только трахай… слышишь, Арманд. Трахай меня. Выдери, как последнюю шлюху!
Заткнула уши руками. Прислонилась к стене, закрывая глаза, стискивая пальцы в кулаки. Нельзя взрываться, надо терпеть, надо взять себя в руки. Я должна все выдержать, и лишь тогда я смогу забрать Матео. У меня есть план, есть юристы, которые потом помогут вернуть ребенка. Но для этого я должна уничтожить Альваресов… и мне нельзя терять эту работу. Я должна проглотить все это, сожрать, заткнуться и молча грызть свои щеки и язык, но не выдать себя.
Только внутри все переворачивалось от боли и обиды, внутри все жгло, как кислотой серной. Схватила сотовый и набрала нужный номер.
— Я хочу, чтоб вы это сделали сегодня. Не через неделю, как мы договаривались.
— Вы уверены? Слушание еще не закрыто.
— Уверена. Пусть считает, что он победил.
Отключила звонок и выдохнула, стараясь унять злость и взять себя в руки. В это время пришла смска.
Отшвырнула сотовый и закрыла лицо руками. Я начинаю запутываться, начинаю балансировать на тонкой грани между настоящей и вымышленной жизнью. Нина, которую я придумала, она иногда вытесняет Таню. Она берет все в свои руки и… она влюблена в проклятого Альвареса так же, как и Таня. Только не ревность, только не это дикое и мерзкое чувство, от которого трясло все тело и хотелось завыть, представляя, что они там делают в этой спальне. Представлять, как он ее…
Мне казалось, что я надломилась, что я треснула по склеенным швам, и сейчас из меня трухой высыплется начинка из боли и отчаяния, из страха и дикого одиночества.
Я рыдала в ванной, открутив воду на полную мощность. Рыдала так, что казалось все мое тело разорвется на куски. Меня давно так не трясло. Я переоценила себя. Я возомнила о себе то, чем никогда не была. Нет, я не сильная, железная женщина, которая пришла мстить с холодной головой. Я слабая, сломленная девочка, которая попалась в свои же сети и теперь стонет от боли, которую сама же себе и причинила. Годы я готовилась к этому, годы репетировала, учила языки, училась быть иным человеком, наращивала панцирь и что? А ничего… я так же уязвима, я так же бессильна, как и раньше.
Вместо мести я смотрю на этого подлеца влюбленными глазами и млею от похоти, вместо того чтобы защитить своего сына, я наблюдаю, какой он несчастный и… настолько несчастный, что чуть не упал с окна, и я… я не могу наказать его обидчицу. Как теперь идти до самого конца?
Может быть, надо отступить, может быть, я делаю Мати еще несчастней тем, что лезу? Может, эта тварь права?
Неет! Нет! Это мой малыш!
* * *
Дни ада. Дни невыносимых мучений, как на углях, как на пожарище, из которого нет выхода, и остается только задыхаться и ходить босыми ногами по углям. Смотреть на их семейную идиллию, на их воссоединение и сплошные посты в соцсетях. Закрываться в своей комнате и тихо стонать от боли, глядя на очередные фото с банкетов, приемов, залы суда, где…где Альварес выиграл дело.
Зачем мне это надо? Зачем я ворочу себе раны, зачем смотрю на них вместе и словно сдираю с себя кусочки кожи. Все, что мне было нужно — это Мати. Я должна думать только о нем.
А вместо этого понимаю, что Альварес избегает меня. Что он делает все возможное, чтобы не пересекаться со мной совершенно. Каролина смирилась с моим присутствием. Она перестала наблюдать за мной и Мати, а вскоре и вовсе забыла о моем существовании. Но при каждой встрече не забывала унизить и показать свое превосходство.
— Мама, ты бы ее видела. Убогое существо. Конечно, нет. Конечно, он на нее не смотрит. Зачем нам пятидесятилетняя, если эта мышь прекрасно справляется со своей работой. Пыф… да куда ей до меня. Мам…. у нее ни сиськи, ни письки, ходит, как в мешке. Не слышно и не видно. Одного не пойму, что этот змееныш в ней нашел? Почему любит ее. Ни одну не любил, всех изводил, а к этой приклеился. Но оно даже лучше. Пусть смотрит за ним. Мне меньше заботы.
