— Идеальная… ты идеальная… Нииииина.
Сжал сосок сильнее, ощущая, как в ответ мышцы ее влагалища сдавили член. Бл***дь, он не продержится, его разорвет так же быстро, как и в прошлый раз. Ускоряя толчки, притянул к себе еще ближе, пальцами спереди под юбку, под трусики, раздвинуть нижние губы, отыскивая твердый клитор.
— Дааа, — всхлипнула, когда он почти коснулся ее там.
— Что — да? — выдыхая широко открытым ртом у ее уха. — Что — да?
— Да, — как в беспамятстве подается вперед к его руке, но он перестает двигаться в ней и намеренно не касается клитора. Его сводит с ума этот трепет, сводит с ума ее предвкушение и то, как молитвенно дрожит ее тело.
— Хочешь меня? Скажи, Нина… скажи, что хочешь меня!
Застонала, извиваясь, стискивая его член еще сильнее своими тугими мышцами.
— Хочу, — глухо, срывающимся голосом.
— Чего ты хочешь, Нина? Что мне сделать?
— О Божеее!
— Что? Говори!
— Сильнее…
— Что — сильнее? Трахать тебя сильнее?
— Дааааа.
— Скажи… трахай меня сильнее, Арманд!
— Даааа…
Обвел твердый узелок пальцем, намеренно не касаясь и не надавливая, выдирая из нее и из себя сладострастные стоны. Во рту набирается слюна от желания обхватить ее там ртом и заласкать языком.
— Не «да»… «да» мало, Нина, мало, девочка. Скажи, чтоб я это сделал. Ты же хочешь этого, хочешь кончить, правда?
— Трахай меня сильнее, Арманд! Пожалуйста!
Быстро задвигал пальцем по пульсирующей точке, натирая, надавливая на самый кончик, не толкаясь, не двигаясь, пока ее не выгнуло, и она не забилась в его руках в оргазме, сдавливая его член ритмично с такой силой, что он с диким рыком начал толкаться в ней на адской скорости. Его так накрыло, что все тело окаменело, а из горла рвался крик, чтобы заглушить, впился в ее затылок, зарылся лицом в волосы, заглушая гортанные стоны наслаждения, изливаясь в ее тело.
Какое-то время держал ее обеими руками, продолжая вздрагивать внутри. Голова кружилась, и в висках пульсировало. Сам не понял, как целует ее скулу, как гладит пальцами живот, как все еще легко толкается в ней, наслаждаясь отголосками удовольствия.
— Арманд… мы…
— Тшшшш, — накрыл рот ладонью, — представь, что больше нигде и никого нет. В целом свете никого. Только ты и я… и Мати. Мы в другой Вселенной.
— Но…
— Их нет. Три дня. Дай нам три дня. Об остальном подумаем позже. Скажи «да»…
Напрягся, ожидая, что она оттолкнет, засобирается домой, вспомнит своего долбаного жениха, она вдруг прильнула к его груди спиной и тихо прошептала:
— Даааа.
И его захлестнуло. Впервые в жизни. Ощущение счастья было сильным, мощным, оглушающим.
— Я отнесу тебя в душ.
— Не надо. Я сама.
— Почему? Я хочу увидеть тебя всю.
— Потом… ты увидишь меня потом.
Хорошо. Пусть потом. Ему не хотелось давить. Он увидит гораздо раньше, чем она думает.
* * *
В холодильнике пусто. Пару яиц, сыр и в хлебнице кусок подсохшего багета. Принялся жарить яичницу, ожидая, когда она выйдет из ванной. Он делал это впервые в жизни, напротив смартфона и, когда яичница начала подгорать, выматерился, схватил сковородку голой ладонью, отпустил, сжег все яйца, швырнул ее в раковину, и та злобно зашипела в холодной воде. Ну все. Молодец, Арманд. А об этом ты не подумал.
— О Боже, кто здесь сгорел?
— Твой ужин! Карамба! Теперь у нас ничего нет!
Повернулся к ней злой и ощутил, как эта злость схлынула назад, как происходит отлив от берега. Схлынула, обнажая все эмоции мясом наружу.
Стоит в его рубашке, волосы влажные, собраны в пучок на макушке, несколько прядей упали на шею и прилипли к влажной коже. Ткань намокла и облепила ее грудь. Бл***, и он, словно не имел ее каких-то несколько минут назад, ощутил, как твердеет член. Давно такого не было, чтоб его настолько крыло от женщины. Опустил взгляд на голые ноги, на маленькие пальцы и розовые ногти. Она сводила его с ума вся. Абсолютно вся.
— А с рукой что?
Потянулась к его запястью, но он инстинктивно одернул руку.
— Обжегся.
— Надо под холодную воду.
— Ерунда.
Она кажется ему красивой и после секса? Реально? У него съехала крыша? Они же обычно всегда бесили его, раздражали. Ему хотелось немедленно от них избавиться. Он стоит посереди кухни с обожжённой рукой и смотрит не отрываясь на девчонку в своей рубашке, млеет от восхищения, едкого возбуждения и какого-то идиотского ощущения, неведомого ему раньше. Ни с кем и никогда у Альвареса не было ничего подобного.
— Покажи.
Шагнула к нему и взяла за запястье, развернула к себе ладонью.
— Будет волдырь. Надо намазать маслом.
— Надо, — кивнул, а сам не перестает смотреть на ее лицо, — ты такая красивая, Нина. Тебе кто-то говорил, насколько ты красивая?
— Нет.
— Лжешь. Я в это не верю.
— А тебе…тебе можно верить?
— Смотря чему… чему ты хочешь поверить, Нина. Спроси, а я отвечу. Спроси, хочу ли я тебя снова…
Притянул к себе за талию, приподнял одной рукой и усадил на кухонную тумбу, быстро расстегивая свою рубашку одной рукой, лихорадочно обнажая ее грудь.
— Мы же…ты же…только что…
— Не знаю, что со мной… смотрю на тебя, и меня трясет от голода. Покажи мне… расстегни. Хочу видеть твою грудь, все хочу видеть. Тебя везде.
Она краснеет, но послушно расстегивает ворот и дает стянуть рубашку до половины. И он впервые видит ее грудь при таком ярком освещении. Алые маленькие соски, сжатые в тугие бутоны, тонкие вены просвечивают через кожу. Наклонился вперед и накрыл сосок ртом, обвел языком, втягивая в себя. Острый, сладкий, перекатывается во рту, если сильно втянуть, становится длинным. Нина изогнулась назад, а он подхватил ее под колени, приподнимая их и разводя в стороны, раскрывая ее для себя, глядя на совершенно голую плоть, на розовую сердцевину. У него снова выделяется слюна. Он хочет узнать ее на вкус. Хочет погрузить внутрь язык. Губами по нижним губам, втягивая их в себя и отпуская, двигаясь по ним порханием голодного языка, раздвигая складки и ударяя по клитору. И сильно скользит двумя пальцами внутрь, в узкую сладкую дырочку, сцепив зубы, ощутив, как сжала, как сократилась. Его дурманит от предвкушения, как она так же сожмет его член.
— Нет, — пытается оттолкнуть его голову, но он сильнее удерживает ее ягодицы, приподнимает на весу, с рычанием продолжая посасывать. Оторвался лишь на мгновение.
