В огороде мама втыкала в грядки новые палочки-подпорки для бобов.
Элли упорно пыталась разобраться в детальках авиаконструктора. Там было восемь брусков, несколько дисков, восемь пластин, которые почти составляли восьмиугольный сарай, и что-то вроде крыши. Возможно, это действительно были просто остатки от набора, или же Элли сделала самолётик так неумело, что пропустила все эти важные детали.
Но зачем самолёту сарай?
Нет, это явно неспроста.
Я запустила самолётик над столом.
Так для чего же папа дал мне этот конструктор? Хотел, чтобы я стала пилотом? Или он сам хотел стать пилотом? Вдруг он вообще не был шпионом, а служил в ВВС и сбрасывал на людей бомбы? Вот это было бы совсем печально.
– Ой, Скарлет, я только что вспомнила! – воскликнула мама. – На столе в прихожей для тебя лежит письмо. Должно быть, его принесли сегодня утром. – Она откинула волосы со лба. – Извини, что не сказала раньше.
Письмо – для меня? Я никогда не получаю писем.
Я нырнула обратно в дом. После яркого солнца внутри будто царил кромешный мрак. Я на ощупь вошла в прихожую. Всё верно: на столике белый конверт, без штампа. Личная доставка. И набрано на компьютере.
Я перевернула конверт и подержала против света, падавшего сквозь стеклянную входную дверь.
Хм.
Может, это как-то связано со школой?
Я вскрыла клапан; при этом промелькнула крошечная вспышка. Вы когда-нибудь замечали, что конверты вспыхивают? Во всяком случае, этот вспыхнул, и я вытащила письмо.
Дорогая Скарлет,
Мы подумали и решили, что дальше тянуть нельзя.
Скажем так, в 8 вечера?
После этого…
Может случиться всякое.
С приветом,
Мы.
Посмотрим!
Я вынесла письмо из дома и показала Элли. И пока она читала его, я боялась, что мне станет дурно.
– Мы должны показать папе, – сказала она. – Это угроза.
– Ты права, должны.
– Но тогда тебе придётся рассказать ему про сладости… и маме тоже, потому что мы не должны ничего скрывать… и про альбом, и про Фазекерли-Холл, и про все вещи, которые были в коробке. Про всё, про всё.
Я вспомнила мамину реакцию на пингвинов и представила её реакцию на сладости. Ей не понравится, что у меня были от неё секреты, причём несколько.
– Вряд ли мне хватит смелости.
Элли посмотрела на меня и указала на Сида, который снова игрался в грязи.
– Неужели? Даже если на карту поставлена его жизнь?
– Они не придут, пока твой отец здесь, – возразила я. – Просто папа оставил всё это мне, чтобы я разгадала эту загадку. Что бы ни ждало меня в конце пути, оно моё, и я должна пройти этот путь целиком. Позже, если мы не разгадаем загадку, обещаю, что скажу им за ужином.
Элли сердито посмотрела на меня поверх очков.
– Ловлю тебя на слове. Если что, это сделаю я.
Я сглотнула.
Мама предложила нам поплавать, и я, как осуждённый на смертную казнь, представила это как своё последнее удовольствие на этой земле. Вода сегодня была такая чистая, так и манила окунуться. А как красиво сверкало солнце на её поверхности! И мне стало грустно.
Грустно, потому что я могу не дойти до конца погони. Как будто Куини с братом уже опередили меня. Они, конечно, вряд ли найдут то, что оставил мне папа, и я не отдам им то, что они хотят получить, но мне жаль, что дяде Дереку придётся иметь с ними дело. А ещё мне было грустно оттого, что я так и не смогла понять, чего ждал от меня папа.
Я была почти уверена лишь в одном: он явно не хотел, чтобы я крала конфеты или спасала пингвинов.
Он наверняка был бы доволен мной, что я вытащила старую училку со дна бассейна, но в этом бо`льшая заслуга дяди Дерека, чем папы. Вряд ли он мог ожидать, что я пожертвую огромные суммы на благотворительность: мне всего одиннадцать и у меня есть лишь карманные деньги.
Не вешай носа. Всегда смотри вверх.
Я подняла взгляд на безоблачное синее небо.
Мы минут десять надували матрасы, отчасти потому, что Сид уселся на них и воздух вместо того, чтобы входить, выходил наружу. Матрасы были потными и липкими, мой весь в песке и водорослях с прошлого лета и провонял резиновыми сапогами.
Элли была в восторге. Я тоже изо всех сил старалась быть счастливой, прогоняя из головы тревожные мысли.
Мы подбежали к резервуару и спустили на воду матрасы.
– Как-то страшновато, – сказала я, вскарабкиваясь на свой.
Я продержалась на нём всего секунду, потому что Элли, пытаясь вскарабкаться на свой, опрокинула нас обеих. Я ушла под воду и, возможно, сразу же умерла бы, такой холодной была вода. Мои ноги коснулись противного осклизлого дна. Я тотчас оттолкнулась и вынырнула.
Элли всё ещё пыталась взобраться на свой матрас.
– Ха-ха-ха! – радовалась она.
Вода была такая ледяная, что от холода мои лёгкие остались без воздуха. Я была вынуждена вылезти на бортик и откашлялась.
Элли подплыла к бортику, её губы уже посинели. Я протянула руку, помогая ей вылезти из воды.
– Брр, – сказала она, стуча зубами. – Ну и холодрыга.
– Отлично, да?
– Просто класс, – согласилась Элли и снова полезла в воду.
От холода Элли покрылась гусиной кожей, а мой купальный костюм был ей слишком мал. Она встала на матрасе на четвереньки. Под её весом тот слегка ушёл под воду.
– Как в морозильнике! – крикнула она, отталкиваясь от бортика.
Мягко покачиваясь на воде, она слегка подтянулась вперёд и улеглась на матрас, положив подбородок на тыльную сторону ладоней.
– Красота! – довольно произнесла она.
Стуча зубами, я прыгнула в воду и перебросила через матрас одну ногу. Рискованная стратегия, и хотя я вся намокла и едва не опрокинула матрас, я вцепилась в него мёртвой хваткой и, извиваясь, вскарабкалась на него. Ещё немного усилий, и я уже лежала на спине, глядя в небо.
Над моей головой раскинулся ослепительно-голубой купол. Ни единого облачка. Лишь где-то высоко-высоко парила чайка.
Я закрыла глаза и блаженно расслабилась, покачиваясь вместе с матрасом.
Элли что-то тихо напевала. Кажется, какую-то мелодию из фильма.
Вновь открыв глаза, я попыталась понять, где я, к какому бортику меня прибило, и, оттолкнувшись ногой, устремилась обратно.
Надо мной закружилось небо. С одной стороны промелькнул дымоход нашего дома, диспетчерская вышка аэродрома – с другой. Меня тотчас бросило и в жар, и в холод. Я резко села.
