Я бывала в местах, где люди никогда в жизни не видели никого с таким бледным цветом кожи, как у меня. В одном городе, глубоко в сердце страны, меня обступили пятьдесят женщин и детей, которые были потомками индейцев. Они стояли вокруг меня и глазели, иногда кто-то осмеливался подбежать и дотронуться до моих светлых волос, которые доставали до талии, или посмотреть в мои голубые глаза и потом, посмеиваясь, быстро встать обратно вкруг. Для них я была чем-то невообразимым – будто с другой планеты.
Я путешествовала по местам, которые населяли бедняки, и жила, как они. Я останавливалась в самых отвратительных, убогих гостиницах, которые вы только можете себе представить. Эти лачуги обходились мне по 5 долларов в сутки и были заполнены страждущими и угнетенными. Люди совершали религиозные паломничества в места, которые мне тоже нужно было посетить. Там жили многие святые и мученики, ходили легенды о чудесных исцелениях. Я до сих пор помню малюсенькую ванную комнату, где столкнулась с самым гигантским тараканом, какого когда-либо видела. Он был несколько сантиметров в длину и пробежал на расстоянии пяти сантиметров от моего лица – так быстро я не мылась никогда в жизни.
На протяжении нескольких месяцев я беседовала с поэтами, продавцами folhetos, издателями этих брошюр, cantadores, местными знатоками и со всеми, кто имел какое-то отношение к народной литературе. Сколько же историй я насобирала! У меня получилась прекрасная курсовая – одна история сменяла другую, и все они повествовали о жизни колоритных персонажей, которых я встретила на своем пути.
Вне всякого сомнения, это был мой лучший семестр, который я провела «в Гарварде». В Бразилии я получила бесценный опыт. Это стало подготовкой ко всем грядущим событиям взрослой жизни. Я поверила в то, что люди с добротой относятся к незнакомцам, научилась внутренней стойкости и выдержке, поняла, как нужно строить отношения с новыми людьми и расспрашивать их о личном опыте. Эта поездка подготовила меня к тяжелым одиноким поездкам, которые мне предстояло совершить по работе. Несколько месяцев на северо-востоке Бразилии, которые были пугающими, сюрреалистичными и волшебными, стали для меня внутренним кладезем сил и доверия, от которого я питаюсь по сей день, четыре десятка лет спустя.
Эксперимент
Взаимное доверие подпитывает человеческие связи даже больше, чем взаимный интерес.
Генри Л. Менкен
Осенью 1992 года я приезжаю в Объединенные Арабские Эмираты, чтобы преподавать английский в университете города Эль-Айн. Заведующий кафедрой английского языка вызывает меня к себе и спрашивает, не хочу ли я принять участие в историческом эксперименте.
– Мы бы хотели, чтобы несколько профессоров-мужчин преподавали в женском кампусе. Я предлагаю такую возможность четырем тщательно отобранным кандидатам.
– Когда мне нужно дать ответ?
– Сейчас. Занятия начинаются через неделю.
– Я согласен. Для меня это большая честь, – говорю я. – Спасибо.
Как новый преподаватель я заинтересован в том, чтобы поладить со своим начальником, хотя знаю, что в мусульманских странах общаться со студентами женского пола очень рискованно. Если эксперимент не удастся, меня вместе с женой и детьми на следующий же день могут отправить домой.
В женском кампусе я быстро иду по коридору в поисках нужного кабинета и неожиданно налетаю на человека, вышедшего из-за угла. Понимаю, что это студентка. На ней абайя – традиционное платье, покрывающее ее с головы до ног, так что открытым оставалось только лицо. Девушка смотрит на меня, широко раскрыв глаза от ужаса, а потом я вижу на ее лице лишь отвращение. Она резко закрывает лицо абайей, неловко обходит меня и стремглав выбегает прочь из здания. Словно пригвожденный к месту, я стою в изумлении и растерянности, во всей полноте осознавая, какая непростая задача передо мной стоит. Похоже я поторопился, согласившись участвовать в эксперименте.
Пока нам объясняют, что к чему, я пытаюсь найти поддержку в лице других участников эксперимента: двух британцев, Кевина и Найджела, и одного египтянина, Хеди. Они тоже переживают и волнуются. Мы сходимся на мысли, что залог нашего успеха в том, чтобы уважать желание студенток держаться от нас на расстоянии, завоевать их доверие и проявить себя как первоклассные преподаватели. Хеди говорит, что ему придется легче, чем нам, так как он араб и мусульманин, мы же не относимся ни к тем ни к другим.
– Не завидую я вам, – говорит Хеди. – Но уверен, что у вас все получится, Inshallah (да будет на то воля Божия).
Наступает первый день занятий. Я все еще чувствую, что не готов. Без пяти девять я беру список студентов и направляюсь в учебный корпус. На входе я встречаю Кевина.
– Ну что ж, – говорит он, – в бой! «Нету причин скорбеть…»
[70]. – Я рад, что он не заканчивает цитату. Мы желаем друг другу удачи и заходим в здание.
Я иду по коридорам, в которых витает аромат духов и снуют черные фигуры в абайях, в спешке пытающиеся найти нужные аудитории. Интересно, как они вообще что-то видят, когда у них закрыто лицо. По пути в свой кабинет я аккуратно обхожу все углы. Сделав глубокий вдох, я вхожу в аудиторию.
Шестнадцать студенток, облаченных в черное, тихо сидят на последних двух из четырех рядов стульев, расставленных по комнате. С моим приходом они напрягаются. Все закрыли лицо, некоторые полностью, а на других разные типы никаба (с вуалью или налобной повязкой) с узкой прорезью для глаз. Я ощущаю себя неловко от того, что не вижу лиц своих студенток. Лишь густо накрашенные тушью ресницы обрамляют тревожные и испуганные взгляды.
– Доброе ут… – начинаю я. – У меня надламывается голос. Я откашливаюсь. – Доброе утро.
Я улыбаюсь и занимаю стратегическое положение между доской и учительским столом. Интересно, улыбнулся ли мне кто-нибудь в ответ, и если да, то кто.
– Доброе утро, сэр, – в один голос отвечают студентки, будто репетировали заранее.
Я пишу на доске свою фамилию и произношу ее вслух. Прошу студенток повторить и начинаю отмечать присутствующих. Фамилии студенток настолько длинные, что не умещаются на одной стороне листа, поэтому я решаю называть их по именам. Первые несколько студенток распознают свои имена, несмотря на мое произношение. Каждая из них поднимает руку и отвечает: «Здесь, сэр». Но когда я говорю «Фатима», то вижу лес рук. Я пристально смотрю на группу.
– Вы все Фатимы? – спрашиваю я.
– Да, – отвечает одна из них. – У нас в группе восемь девушек по имени Фатима.
Я смеюсь. Девушки смотрят друг на друга. Из-под вуалей двух или трех девушек раздаются сдавленные смешки – по крайней мере, у них есть чувство юмора.
