– Но у Немидеса росли подозрения, он начал опасаться, что Танатос освободит его пленницу. Он заставил Танатоса привести его к ней и тоже добавил на ее гроб свою печать.
Гидеон хмыкнул.
– Все это, конечно, дико увлекательно, но до меня никак не доходит, какая тут связь с Тристаном и пророчеством. – Он начал беспокойно барабанить пальцами по подлокотнику. Я хорошо его понимала. Тристан дал нам шесть часов. Не так уж много времени, если тебе надо подготовиться к нападению «Омеги».
Бирюзовые глаза Бела опасно сверкнули.
– Думаешь, я пригласил вас сюда, потому что так ценю ваше общество и мне срочно захотелось поболтать по душам – хотя последней у меня нет, кстати говоря? – спросил праймус голосом, которым можно было резать стекло. – То, о чем я вам здесь рассказываю, – самый охраняемый секрет Лиги, и я доверяю вам его не без основания. Было бы неплохо проявить чуть больше уважения!
Хотя полуденная жара к тому моменту была в полном разгаре, у меня по рукам побежали мурашки. Я заметила, что Гидеон тоже сглотнул и потупил взгляд.
– Хорошо, что мы все-таки друг друга поняли, – проворчал Бел. – Теперь перейдем к той части, в которой в игру вступает Кинтана. Гробница Мары была защищена двумя печатями, а Танатос переживал о нашей дорогой Маре куда больше, чем должен был бы. Возможно, он уже был влюблен, а возможно, просто так сильно ненавидел Немидеса, что захотел отомстить. Как ни крути, а ему была нужна помощь.
– Кинтана, – ахнула я. Я постепенно начинала понимать, к чему все клонилось.
– Танатос решил спасти Мару и сделать ее недосягаемой для Немидеса. Сам он этого сделать не мог, потому что как брахион боялся за свою жизнь. Поэтому он обеспечил себе железное алиби и позволил Кинтане перепрятать гроб его сестры.
– И Немидес на это купился? – недоверчиво спросил Гидеон.
– Не прямо так. Разумеется, Танатос попал под подозрение. Но он, недолго думая, подставил под удар Кинтану, за что наш славный пророк осел в Тихом омуте.
– Почему Немидес не убил Кинтану? – не поняла я.
– Он не мог себе этого позволить, на случай если когда-нибудь ему захотелось бы вновь найти Мару.
– Но он так этого и не сделал, – предположил Гидеон, который наконец начинал понимать.
– Нет. Никто не знал, куда ее спрятал Кинтана. Даже Танатос. И не то чтобы он не искал ее, как одержимый. Кинтана был умен. Он тоже поставил на гробницу еще одну печать и в итоге передал того детям Мары.
– Ведьмам? – Гидеон наморщил лоб и недоверчиво взглянул на Бела. – Откуда ты все это знаешь, если это правда так секретно?
– Кинтана был моим другом, – прозвучал от праймуса простой ответ. – Тем не менее он никогда мне не рассказывал, где спрятал свою сестру. Но охотно поделился, что ее кровная линия будет надежно ее охранять – с помощью самого мощного ведьминского барьера, который когда-либо видел мир. Барьера, совсем как тот, который сегодня был разрушен.
«Вот проклятье!» Это было очень-очень плохо!
– О’кей. – Гидеон подался вперед, опираясь локтями на колени. Таким заинтересованным я его редко видела. – Значит, Мара найдена.
– О, найдена она лет так двадцать назад, – поправил его Бел. – «Омегой».
Внезапно все обрело абсолютно ужасный смысл. Двадцать лет назад Танатос начал работать с «Омегой».
Бел угадал мои мысли.
– Да, Ари. Если угодно, Мара стала причиной, по которой твой отец тебя создал. Он ей это пообещал. Найти бессмертное пламя, чтобы с его помощью уничтожить Лигу. В точности, как Кинтана написал в своем пророчестве:
«Потеряна, но не забыта, как пленницу охраняют.
Внутри ее сокрыты тени, а ночь ее скрывает».
Разве возможно более красиво описать тюрьму из темной, лишающей силы жидкости? В этом отношении у Кинтаны всегда был пунктик.
«Неугасимая звезда конец тем временам объявит.
Конец и вместе с тем… великой тьмы начало».
Танатос поклялся Маре освободить ее, как только он обретет силу, чтобы сражаться за нее против Лиги.
«Наследник – кровь от крови – вырвет ее из темницы».
Тут говорится о ведьминском барьере, которое могло быть разрушено исключительно одним из ее прямых потомков. Отсюда и «наследник», потому что в кровной линии Мары сила передается только сыновьям. И все-таки тут возникает загвоздка, поскольку все потомки ее крови были перебиты во времена Средневековья. – Бел с отвращением вздохнул. – Но я осмелюсь предположить, что Танатос и в этом случае искал и нашел выход. Он провел достаточно экспериментов.
Я ахнула, когда кусочки пазла сложились у меня в голове:
– Тристан!
Ему было нужно пророчество Кинтаны, значит, наверное, это он сломал барьер. А это могло означать лишь то, что он был ее «наследником» и «кровью от крови».
– О да, милая моя. – Бел не сводил с меня глаз, которые прожили тысячелетия. – «Путь к ней ему укажет сумрак, должно лишь сердце разбиться». Кинтана не был ясновидящим, но в этот момент я бы ему почти поверил.
На что он намекал? Что во всем этом виновата я? Что я так довела Тристана, что теперь он захотел пробудить свою ненормальную прародительницу?
– И последнее, но не менее важное:
«Королева вернется, королева проснется,
Но, возможно, конец ей придет,
Если только бессмертное пламя силу свою обретет».
Ари, дорогая, не надо так смотреть. На этот раз речь точно не о тебе. Кинтана исходил из того, что Танатос присвоит себе силу Изары до того, как вернет Мару. От него в любом случае можно было такого ожидать, ведь гнев Мары был легендарен еще до того, как ее, живую, на две тысячи лет погрузили в холодную гробницу. Не зря такие божества, как Хель и Кали
[7] восходят к старой доброй Маре. Судя по всему, Кинтана хотел предупредить потомков Мары о Танатосе.
Гидеон, который в последние минуты был подозрительно тих, цокнул языком. Не поднимая застывшего взгляда, он заговорил:
– Спрашиваю тебя еще раз: почему этот кусок хрусталя на витрине так важен?
– Лишь три демонические печати хранят мир от катастрофы в масштабах апокалипсиса, – ответил Бел. – Такие печати могут сломать только сами их создатели. Может быть, Кинтана и умер, но он все это предусмотрел и заключил в «этот кусок хрусталя на витрине» достаточно своей силы.
Глава 10
Незабудка
Я была близка к отчаянию. Почему хоть раз не могло найтись простого решения? Больше всего мне хотелось разбить сочувственно-надменную улыбку Бела одним идеальным аргументом. Но я его не находила.
