Я буду твердить это, пока доктор Петерсен не поймет: вопрос не подлежит обсуждению.
К сожалению, я не в состоянии вести переговоры. Петерсен просто отмахивается от моего требования.
– Твое слушание назначено на четверг, седьмое июля. Я буду сопровождать тебя, и твои родители также будут присутствовать…
– Я не хочу, чтобы они приходили, – автоматически говорю я.
Доктор Петерсен пожимает плечами.
– Тебе еще нет восемнадцати, Хезер. Твои родители должны присутствовать.
Я кривлюсь, но мне все равно. Голова идет кругом. В четверг, седьмого… Пытаюсь угадать сегодняшнюю дату. Сегодня понедельник, насколько я знаю. Марафон на прошлой неделе, потом эта кошмарная сессия, что попала на годовщину – я содрогаюсь от одного воспоминания, – получается…
– Какой сегодня день? – спрашиваю я. Просто чтобы быть уверенной. Просто чтобы быть абсолютно уверенной.
– Понедельник, – отвечает доктор Петерсен.
Я сдерживаю желание раздраженно щелкнуть языком – он знал, что я имела в виду.
– Какое сегодня число? – перефразирую я, пытаясь не язвить. Сегодня надо быть с ним подобрее. Не хочу проблем на слушании только потому, что его выведу из себя. Хотя, пожалуй, я на год опоздала со своей вежливостью.
Доктор Петерсен вздыхает:
– Четвертое.
– Июля?
– Да.
Я обрабатываю информацию. Мое слушание через три дня. Через три дня я могу оказаться на свободе.
Через три дня я могу отправиться в тюрьму, и дата суда будет висеть надо мной, как топор палача.
Через три дня я могу вернуться сюда.
Три дня – это одновременно и целая жизнь, и один миг. Я провожу их в полном одиночестве. В любом случае санитары не особо общаются с заключенными – «пациентами», но я отказываюсь покидать свою комнату для упражнений или еженедельных развлечений, таких как седьмой показ паршивого фильма. Перед тем как уйти из кабинета Петерсена, я повторила свою просьбу о встрече с Дуги, но доктор проигнорировал меня, как будто я вовсе не открывала рта.
Это было последнее, что я сказала, и к утру четверга у меня сжалось горло, а от отсутствия практики захрипел голос. Я завтракаю в тишине, молча иду к душу, молча жду в маленьком офисе Хелен. Как и было обещано, доктор Петерсен сопровождает меня, и он появляется точно по расписанию, в полосатом костюме, спрятанном под дорогим темно-серым шерстяным пальто. Доктор держит огромную папку – сжатую версию моего файла. Все самые сочные моменты.
Если меня сегодня отпустят, я ее когда-либо прочитаю? Почему-то мне кажется, что нет.
Я ожидаю, что поеду в машине «Скорой помощи», в которой сюда и прибыла, но вместо этого мы осторожно выходим через парадную дверь. Я впервые вижу официальный вход в лечебницу и невольно осматриваюсь, прежде чем залезть на заднее сиденье гладкого седана. Больница выглядит… дорого. Как загородная усадьба. Ни единого намека на безумие внутри. Придерживаясь своего обета молчания, я никак не комментирую происходящее. Просто надеюсь, что никогда больше не увижу это место.
Для июля сегодня не слишком-то тепло. Туманный дождь моросит со свинцового неба. Я твержу себе, что это не зловещий знак, но тревога корчится в моем животе, точно змея. Машина трогается с места с мягким урчанием. Рядом со мной доктор Петерсен просматривает свои записи. Я испытываю соблазн заглянуть ему через плечо, но адреналин начинает гореть в моих венах, и все дрожит перед глазами. Кроме того, я не хочу создать впечатление, будто мне интересно все, что написал доктор Петерсен, его так называемое «профессиональное» мнение. Вместо этого я смотрю в окно и жду появления чего-нибудь знакомого.
Ждать мне приходится долго. Мы едем мимо каких-то деловых зданий, а затем почти незаметно въезжаем в жилые кварталы. Впрочем, шикарные. Это район высшего сословия. Интересно, что жители думают о соседстве с сумасшедшим домом. Интересно, просыпаются ли они среди ночи, боясь, что какой-нибудь псих ползет по их безукоризненно подстриженным газонам? Пожалуй, нет.
Я не понимаю, где мы, пока машина не выезжает на автомагистраль. На север идет только один маршрут, а названия на знаках узнаваемы. Я удивленно поднимаю брови. Это дальше от дома, чем я думала. На самом деле ближе к Черному дольмену, чем к Глазго. Я вытягиваю шею, будто могу отсюда увидеть море. Не могу – до него еще мили и мили. Впрочем, я его чувствую. Тревогу, страх, неуверенность. Я бросаю попытки что-то высмотреть.
Мое слушание проходит в городском суде Глазго, в боковой комнате. Ее можно принять за конференц-зал шикарного отеля. Длинный стол, большое окно с видом на другое здание и со вкусом украшенные стены. Сначала там никого нет, кроме меня, доктора Петерсена и охранника, но почти сразу после нас начинают подтягиваться остальные. Приходит человек в костюме с блестящим черным портфелем, наверняка адвокат. Он игнорирует меня, но пожимает руку доктору Петерсену. Потом наступает очень неловкий момент, когда появляются мои родители. Я стараюсь не смотреть на них, но ничего не могу с собой поделать. Отец натянуто улыбается, мама выглядит больной. Наверное, мне надо что-то сказать, но в присутствии доктора Петерсена и адвоката я вдруг стесняюсь. Ерзаю в кресле и смотрю на дверь, ожидая, пока кто-нибудь еще войдет и снимет напряжение.
Кто-то действительно входит. Дверь распахивается, и появляются два колеса. Сначала я не вижу, кто сидит в инвалидном кресле, потому что тот, кто его толкает, суетится, натыкается на двери, чрезмерно помогает и мешает. Я слышу вздох, и очень знакомый голос бормочет: «Я сам».
Дуги. Губы автоматически растягиваются в улыбке, но она застывает на полпути, когда я осознаю, как ужасно он выглядит. Дуги словно усох, сжался в своем кресле. Его щеки впали, а под глазами – темные круги. Волосы тонкие и жирные. Однако он улыбается, когда видит меня, и на секунду отрывается от маневрирования инвалидной коляски, чтобы мне помахать.
Но мы не говорим, потому что прямо за Дуги шагает толстый мужчина с седыми волосами и серьезным выражением лица, должно быть, судья. Он идет прямо к месту во главе стола, и все остальные занимают позиции вокруг него.
Я сижу дальше всех. У меня неприятное чувство, что большая часть разговоров будет вестись на другом конце длинного овала из красного дерева.
– Приступим. – Громкий голос судьи перекрывает бормотание присутствующих, призывая всех к порядку. – Это слушание по делу Хезер Шоу, так? – Он оглядывается, и адвокат кратко кивает. – Хорошо. Сейчас… – Быстрый взгляд на часы. – Одиннадцать сорок семь утра седьмого июля. Присутствуют… – Пока он перечисляет участников, рядом с ним женщина с пышной прической печатает на маленьком ноутбуке, фиксируя каждое его слово. Она не такая собранная, как Хелен; секретарь волнуется и изо всех сил старается не отставать от оживленной речи начальника. – Я – судья Макдауэлл, председательствую на сегодняшнем слушании. Так, с формальностями покончено. С чего начнем?
